Я устало сказал:
— Я больше не потревожу тебя, Утер. Служба моя тебе уже не понадобится.
Какое-то мгновение он молчал. Затем отрывисто бросил:
— Ульфин поможет тебе отнести тело вниз.
Я повернулся.
— Не нужно. Оставь меня.
Пауза, наполненная грохотом моря. Я не собирался говорить с ним так, но мне было уже все равно, я едва ли сознавал, что говорю, и хотел одного — чтобы он ушел. Острие его меча было как раз против моих глаз. Я увидел, как лезвие приподнялось и блеснуло, и у меня мелькнула мысль: он зол достаточно, чтобы воспользоваться им. Затем сверкнувший меч был поднят и водворен в ножны. Утер повернулся и двинулся вниз по тропе. Ульфин бесшумно прошел мимо нас по краю и последовал за своим господином. Не успели они дойти до следующего поворота тропы, как звуки их шагов исчезли в шуме моря.
Я повернулся и обнаружил, что Кадаль смотрит на меня.
— Кадаль!
— Вот тебе и король. — Голос звучал слабо, но это был его голос, грубый и веселый. — Дашь ему то, за что он, клянется, умереть готов, а он потом говорит: «Думаешь, я стерплю случившееся сегодня ночью?» Уж он-то в эту ночь славно позанимался своим любимым делом, можешь верить, да и вид у него под стать.
— Кадаль…
— И ты тоже. Ты ранен… твоя рука? Кровь на лице?
— Ничего. Это все заживет. Не обращай внимания. Но ты — о, Кадаль…
Он чуть шевельнул головой.
— Бесполезно. Пусть будет так. Мне тут удобно.
— А сейчас не болит?
— Нет. Хотя холодновато.
Я придвинулся ближе к нему, стараясь прикрыть его своим телом от фонтанов брызг, взлетавших каждый раз, когда очередная волна разбивалась о скалу. Я взял его руку своей здоровой. Я не мог согреть ее растиранием, но расстегнул тунику и прижал его ладонь к своей груди.
— Боюсь, я потерял плащ, — сказал я. — А Иордан, значит, мертв?
— Да. — Он немного помолчал. — Что… что случилось там, наверху?
— Все шло по плану. Но Горлойс сделал вылазку из Димилиока и был убит. Поэтому Бритаэль и Иордан отправились этой дорогой, чтобы сообщить о его смерти герцогине.
— Я слышал, как они подъезжали. Понял, что меня и коней непременно заметят. Я должен был помешать им поднять тревогу, пока король еще…
Он замолчал, переводя дыхание.
— Не беспокойся, — сказал я. — С этим покончено, все в порядке.
Он не обратил внимания. Голос его звучал теперь едва слышным шепотом, но был ясен и высок, я отчетливо разбирал в шуме моря каждое сказанное им слово.
— Поэтому я сел верхом и проехал немного им навстречу… на другую сторону ручья… потом, когда они поравнялись со мной, я перемахнул через ручей и попытался остановить их. — Опять он на мгновение замолчал. — Но Бритаэль… это добрый воин. Быстрый, как змея. Не колебался ничуть. Сразу ударил меня мечом и стоптал конем. Оставил добивать Иордану.
— Тут он просчитался.
Щека Кадаля слегка дернулась. Он пытался улыбнуться. Немного погодя спросил:
— Он все-таки заметил коней?
— Нет. Когда он явился, у ворот был Ральф, и Бритаэль спросил лишь, не подходил ли кто к замку, потому что внизу он встретил всадника. Когда Ральф ответил, что нет, он принял это на веру. Мы впустили его, а потом убили.
— Утер.
Кадаль утверждал, а не спрашивал. Глаза его были прикрыты.
— Нет, Утер был еще у герцогини. Я не мог позволить Бритаэлю захватить его безоружным. Он бы и ее убил.
Глаза его широко открылись, взор на мгновение стал ясным и озадаченным.
— Ты?
— Ну, Кадаль, ты не польстишь, — я улыбнулся ему. — Хотя, боюсь, я не сделал чести твоему воспитанию. Это был очень грязный поединок. И шел по правилам, о которых король даже не подозревает. Я сам их придумывал во время боя.
На этот раз он и вправду улыбнулся.
— Мерлин… Маленький Мерлин, который и на коне-то усидеть не мог… Ты меня убиваешь.
Прилив, должно быть, уже закончился. Следующая волна, разбившись о скалы и взлетев вверх, осыпала нас лишь мельчайшей водяной пылью, опавшей на мои плечи каплями тумана. Я сказал:
— Я уже убил тебя, Кадаль.
— Боги… — произнес он и тяжко, глубоко вздохнул. Я понимал, что это значит. Время его истекало. Свет все ярчал, и я видел, как много его крови впиталось в эту мокрую тропу. — Я слышал, что сказал король. Разве нельзя было… без всего этого?
— Нет, Кадаль.
Глаза его на мгновение закрылись, но тут же открылись вновь.
— Хорошо, — только и сказал он, но в единственном этом слове была вся вера в меня, что приобрел он за проведенные рядом со мной восемь лет. Глаза его стали затягиваться белесой дымкой, нижняя челюсть отвисла. Я подсунул под его голову свою здоровую руку и немного приподнял ее. Заговорил быстро и отчетливо:
— Все будет так, Кадаль, как желал того мой отец и как через меня хотел Бог. Ты слышал, что сказал Утер о ребенке. Это ничего не меняет. Ибо сегодня ночью Игрейна понесла ребенка, и ради дел сегодняшней ночи она отошлет его от себя, как только он родится, подальше с глаз короля. Она вручит его мне, и я спрячу его там, где не сможет найти король, и буду охранять его и обучать тому, чему учили меня Галапас, и Амброзий, и ты, и даже Белазий. В нем сольются воедино все наши жизни, и когда он вырастет, то вернется и будет коронован в Винчестере.
— Ты точно знаешь? Ты обещаешь, что так и будет? — Слова его едва можно было расслышать. Дыхание стало прерывистым, на губах появилась пена. Глаза как-то сжались, побелели и ослепли.
Я приподнял его и сильно прижал к себе. Сказал нежно и очень отчетливо:
— Я знаю точно. Я, Мерлин, принц и пророк, обещаю это тебе, Кадаль.
Голова его свесилась набок, став теперь, когда мышцы перестали слушаться, слишком тяжелой. Глаз не было видно. Он пробормотал что-то, затем сказал вдруг очень отчетливо: «Сделай за меня знак от сглаза», — и умер.
Я отдал его морю, как и убившего его Бритаэля. Отлив примет его и, как сказал Ральф, унесет к самым западным звездам.
Если не считать цоканья копыт и звона металла, тишину в овраге не нарушал ни один звук. Буря стихла. Ветра не было, и когда я заехал за первый поворот русла ручья, то перестал слышать даже шум моря. По дну оврага, рядом со мной вдоль ручья неподвижной вуалью повис туман. А наверху небо было чистым, светлея перед восходом солнца. В нем по-прежнему горела, теперь уже высоко и недвижно, та самая звезда.
Но пока я смотрел на нее, бледное небо становилось вокруг нее все ярче, затопляя ее золотом и неярким огнем, а потом внезапной волной ослепительного света восходя над землей, там, где пылала ранее звезда-провозвестница, поднялось молодое солнце.
Вортигерн, король Британии, пожелал построить крепость в Сноудоне, созвал он каменщиков из многих стран, повелев им построить крепкую башню. Но то, что каждый день возводили каменных дел мастера, каждую же ночь рушилось и уходило под землю. Потому стал Вортигерн держать совет со своими волшебниками, и те открыли ему, что следует отыскать отрока, у которого никогда не было отца, а когда найдут такого, то убить и окропить его кровью фундамент, тогда башня будет стоять нерушимо. Вортигерн послал гонцов во все уделы искать такого отрока, и прибыли они наконец в город, который позднее стал называться Кармартен. Там увидели они, как несколько отроков играют подле ворот, и поскольку утомились они в пути, то присели перед воротами, дабы посмотреть на игру. Наконец, к вечеру между двумя отроками затеялась ссора, и звали их Мерлин и Динабутий. И услышали, как во время ссоры Динабутий сказал Мерлину: «Как же ты глуп, ежели думаешь, что мне ровня! Вот он я, рожденный от королевской крови, а кто ты таков, никому не ведомо, ибо никогда не было у тебя отца!» Когда услышали то гонцы, стали они воспрошать у стоявших поблизости, кто таков Мерлин, и сказали им, что никому не ведом отец его, но что мать его была дочерью короля Южного Уэльса, и что жила она среди монахинь церкви Святого Петра в том же самом городе.
Доставили гонцы Мерлина и мать его к королю Вортигерну. Король принял мать со всем вниманием, подобающим ей по праву рождения, испросил, кто был отцом ребенка. Она ответила, что не знает.
«Однажды, сказала она, когда я и мои девушки находились в наших покоях, явился ко мне некто в облике очаровательного юноши, который, заключив меня в объятия и осыпав поцелуями, оставался со мной сколько-то времени, но затем бесследно исчез. Много раз возвращался он, чтобы говорить со мной, когда я сидела одна, но никогда более не доводилось мне видеть его воочию. После того, как преследовал он меня так длительное время, возлег он со мной в облике мужчины, и стала я тяжела от него ребенком». Король, будучи удивлен ее речами, спросил предсказателя Могантия, могло ли такое быть. Могантий заверил его, что вещи такие хорошо известны, и что Мерлин был зачат одним из «тех духов, что обитают между луной и землей, и которых именуем мы демонами-инкубами».
