Талос провел ладонью над лицом Сайриона. Ноль реакции. Он полностью ослеп.
— Талос?
Он взял Сайриона за руку, обхватив его запястье.
— Я здесь, Сай.
— Хорошо. Хорошо. Не хочу умирать один.
Он снова откинулся на камень.
— Не бери мое геносемя.
Он дотронулся до глаз.
— Кажется…я ослеп. Слишком темно.
Сайрион вытер струйку слюны, текущую с губ.
— Ты не будешь брать мое геносемя, да?
— Нет.
— Вариелю тоже не давай. Не дай ему дотронуться до меня.
— Не дам.
— Хорошо. Твои слова. Про войну. Мне понравились. Не бери мое геносемя. С меня…тоже хватит…войны.
— Я понял тебя.
Сайриону пришлось трижды сглотнуть, прежде чем он смог снова заговорить.
— Кажется, я захлебнусь слюной.
Но это была не слюна. Это была кровь. Талос не стал говорить ему об этом.
— Септим и Октавия ушли.
— Хорошо. Это хорошо.
Сквозь натянутую улыбку Сайриона потекла кровь. Его тело начало содрогаться в конвульсиях.
Талос крепко держал его, дрожащего, и молчал. Сайрион, как обычно, заполнил тишину.
— Я умираю, — сказал он. — Все мертвы. Рабы сбежали. Ну что… — медленно выдохнул он, — …как поживаешь?
Талос дождался, пока с губ его брата не слетит последний вздох. После этого он осторожно закрыл глаза Сайриона.
С его тела он взял лишь три предмета. Не больше и не меньше.
Люкориф лежал неподвижно. Талос обошел его по широкой дуге, пробираясь к Вариелю.
Апотекарий был очень даже жив. Когда пророк догнал его, тот полз по земле. Отсутствие обеих ног его характер явно не улучшило.
— Не тронь меня, — сказал он Талосу. Тот не обратил на это внимания. Пророк затащил его под крышу, где было чуть меньше дождя.
Несколько отсеков в нартециуме Вариеля были открыты, а их содержимое циркулировало в его крови.
— Я не умру, — сказал он Талосу. — Я остановил кровотечение, провел обеззараживание, наложил синтекожу и запечатал доспех, при этом…
— Заткнись, Вариель.
— Прости меня. Принятые мной стимуляторы предназначены для экстренных ситуаций и очень сильнодействующие. Я не привык к…
— Заткнись, Вариель.
Талос взял брата за руку, обхватив его запястье.
— Я иду за ней.
— Пожалуйста, не подвергай риску свое геносемя.
— Откровенно говоря…тебе сильно повезет, если оно останется цело.
— Это печально.
— И если ты покинешь этот проклятый мир, оставь Сайриона и его геносемя нетронутыми. Пусть покоится с миром.
Вариель задрал голову, подставив лицо дождю.
— Как скажешь. Что со штурмовиком? Он вернется?
— Прощай, Вариель. Ты — гордость Восьмого Легиона. Не нужно быть пророком, чтобы это понять.
Он указал на пояс Вариеля — на его подсумки, патронташ и запасные магазины.
— Если ты не против, я возьму их с собой.
Вариель разрешил.
— Как мне покинуть Тсагуальсу, если штурмовик не вернется, чтобы доставить меня на корабль Дельтриана?
— Знаешь…мне кажется, одной ночью сюда придет легион, чтобы понять, что тут все-таки произошло.
— Это твоя догадка?
Вариель начал набирать команды на своем наруче.
— Это хорошая догадка, — ответил Талос. — Прощай, брат.
— Хорошей смерти, Талос. Спасибо за Фригу.
Пророк кивнул и покинул последнего из живых братьев, оставив его под дождем.
Она вернулась за ним, когда холодный железный самолет-охотник стало не слышно, и когда расстояние наконец поглотило рев его двигателей. Она выскользнула из теней и помчалась по крепостной стене, отставив в сторону копье, зажатое в единственной оставшейся руке.
Ее шелковые волосы были стянуты в хвост, как у мечника-танцора и не мешали ей бежать. Святилище баньши на Ультвэ нуждалось в ней, и в святилище банши Ультвэ она прибыла. Печальным было разделение мнений среди видящих, как и последовавшее разделение сил.
Как бы святилища других Путей не уважали ее, её доспех и её клинки — немногие пошли вместе с ней. Они не могли оставить Ультвэ незащищенным, поэтому вся их армада была пустой, населенной духами, ибо мало кто был готов рискнуть ступить на проклятый мир.
Потери были чудовищные. Ультвэ с трудом мог позволить себе потерять столь многих погибшими от клинков нечестивцев. Но Ловец Душ обречен. Он падет сейчас и не станет Погибелью Иши на рассвете Рана Дандра.
Так написано. Так будет.
За все годы, прошедшие с её последнего Воплощения, она никогда не видела, чтобы знамения складывались воедино так, как сейчас. Она осознавала важность своей миссии. Праведность наделяла её ноющее тело силой и скоростью.
На этот раз уже он охотился за ней — по-своему, медленно, да еще и хромая. Клинок в его руках гудел от древней энергии. Грубый металл, из которого он выкован, был создан еще во времена Людской Гордыни, когда их самоуверенность распахнула Врата Ша'Эйля подобно великому оку в небесах. Она не боялась его. Она ничего не боялась. Даже её оружие снова воплотится и вернется к ней, когда судьбы встанут в нужный порядок.
Она побежала быстрее, дождь холодил кожу, клинок высоко занесен.
Талос не сопротивлялся.
Черное копье пронзило его насквозь, закончив то, что уже начал его же меч в её руках. Он не улыбнулся, он не выругался, он не стал шептать последние слова. Она держала его на расстоянии вытянутой руки, отталкивая назад копьем.
Меч выпал из его хватки и Талос разжал второй кулак. Граната в нем взорвалась, как только его пальцы соскользнули со спусковой скобы. Она заставила взорваться силовой генератор за его спиной и еще три гранаты, одну из которых он забрал у Сайриона, а две — у Вариеля.
Если не считать огня, вмиг испепелившего половину тела бессмертной ксенодевы, Талос Валкоран с Нострамо умер так же, как и родился: молча, глядя на мир широко распахнутыми черными глазами.
Марлона выползла наверх в самый разгар дождя. Она закрыла глаза и позволила прохладной воде смыть с тела многочасовой пот. Ей казалось, что она плачет. Просто запустить пальцы во влажные волосы уже было неописуемым удовольствием.
Дредноут шел перед ней, и он не находил это столь же радостным. Боевая машина подволакивала одну ногу, высекая искры с каждым шагом и оставляя за собой борозду на земле. Где-то его броня почернела, где-то расплавилась и снова застыла, где-то её усеивали сюрикены; их было так много, что они напоминали рыбью чешую. Его суставы больше не издавали уверенный гул и рокот — они скрежетали, скрипели и грохотали; шестерни проскальзывали по сорванным зубьям и только изредка могли зацепиться друг за друга.
Боевая машина продолжала шагать вперед, поднимаясь на крепостную стену. Обе его руки были опущены вниз. Десятки проводов и шлангов, соединяющих саркофаг с корпусом, были перебиты. Теперь одни из них испускали пар, из других текла жидкость, а третьи уже высохли.
