— Нет, принцесса Л'Нир. Это из—за сообщения, которое я принес?
— Прошу, не называйте меня так. — устало отмахнулась она. — Это Та'Лон. Он считает занятным это человеческое выражение, У меня нет никакого титула.
— Хм... Это не то что я слышал. Кое—кто из вашего народа искренне называет вас мессией.
— А это еще хуже. Я не мессия и не пророк. Я просто женщина.
— Весьма мудрая. Я слышал, как вы говорили раньше. Хотел бы я быть таким мудрым, когда я был в вашем возрасте. — Он вздохнул. — А в общем—то, и сейчас тоже.
— У меня нет особенной мудрости, Министр.
— Как рассказывал мне Его Величество, то же самое говорил Пророк, когда они оба были моложе. Я.. извините, что я явился сюда, вытаскиваю вас обратно...
— Нет, ваше дело серьезно, и если с этим согласился Г'Кар, то соглашусь и я. Кроме того, у меня есть... собственные причины желать свидеться с вашим императором Моллари.
— О?
— Старое обещание. Очень старое обещание. Если честно — ему столько же лет, сколько и мне. У меня есть сообщение для него, которое я могу передать только лично.
— Это важное сообщение?
— Более, чем кто—то из нас может себе представить, но не в том смысле, о котором вы думаете. Я не говорю про военные секреты или политические тайны. Нет, это что—то куда более... личное. Но это может подождать. — Она оглядела долину под ней. — Нет, на самом деле, я боюсь.
— Боитесь?
— Сегодня я видела что—то в лице Г'Кара. Он готовится умереть. Когда вы пришли сюда... я видела его. Он ждал вас, я думаю, ждал вашего послания. Я боюсь, что он не увидит этого места вновь.
— Он все еще молод и здоров. Опасность возможна, конечно, но он видел и худшее...
— Он болен, Министр. Болен сердцем. Думаю, что он удерживает себя среди живых так долго лишь потому, что у него есть незаконченные дела. Это, думаю, станет последним.
— Простите. Я не должен был...
— Нет, не извиняйтесь. Мы прятались достаточно. Время возвращаться в галактику. Назревают новые потрясения. Я почти что могу увидеть их, нити что сплетаются и проходят сквозь наши жизни. Знаете, мы все все еще живы. Все мы. После двенадцати лет войны, после всех покушений, болезней и битв без числа, все мы еще живы. Я считала бы это чудом, если бы не видела за этим руку судьбы.
— Все мы? Кто эти... мы?
— Мы — с Голгофы. — Она в последний раз посмотрела на закат и поднялась, отряхивая пыль с платья. — Мы — Совет Синовала.
Затем она направилась вниз, к дому. Вир последовал за ней.
* * *
Все умирает. Все мертво. Мертво. Мертво.
Моя дочь умерла, еще не родившись.
Он уставился в черный потолок. Он не мог увидеть его, он вырвал себе глаза из глазниц, чтобы не увидеть ту страшную картину, но он знал что там. Холодный камень, равнодушные звезды, пустой космос.
И за всем этим.
Они.
Это было так ярко поначалу, свет стелился перед ними, разливаясь прямыми путями в другую вселенную, коридорами сквозь время и безумие, Сеть широко распахнутая перед ними.
И также открытая для Них.
Свет ослепил его, но не ее. Она могла встретить его лицом к лицу без страха, но все же она прошла через медитацию и изменение. Он побоялся это сделать. Он не хотел и чтобы она прошла через это, но она прошла — и изменилась.
Если бы он тоже изменился — сейчас бы он мог быть в здравом рассудке.
Дверной проем, залитый светом ослепил его. Он отшатнулся от него, только затем, чтобы вновь поднять взгляд, услышав шум. Это был шепчущий, скребущий, щелкающий звук от миллионов насекомых.
Пути бесконечности открылись и Они пришли по ним. Не во плоти, не сюда, не за ними двоими.
Они пришли в голосах.
Теперь он тихо напевал про себя, хоть и не замечал этого. Он напевал на языке, на котором он не мог говорить, языке на котором во всей вселенной могла говорить лишь горсточка существ. Безумные причитания здесь не были необычны, но его — отличались от всех.
Его — были настоящими.
Они шептались с ним, и все, что ему оставалось — это воплотить эти шепоты в песню.
Причудливую песню убийства.
И безумия.
* * *
— Все было, и все есть обречено смерти. Пеплу и дыму.
— Черное сердце бьется в небесах.
Остальные пятнадцать голосов послушно повторяли рефрен.
— Черное сердце бьется в небесах.
Они все были одеты в черные рясы с капюшонами, что полностью скрывали их тела и лица. Если бы кто—то бросил взгляд под капюшон, то всем, что он увидел, был бы проблеск белого — белизна кости и фарфора. Маска мертвеца.
Они назывались Морр'сечара, по крайней мере в этом мире. У них были собратья в других мирах, среди других рас, в высоких и низких кругах. Группы носили разные имена, но все они переводились одинаково.
Культ Смерти.
Это их собратья были теми, кто открыл врата на Каре шесть лет назад, акт, который потребовал трех лет планирования и подготовки. Пусть между разобщенными сектами и не было прямой связи — Культ на Минбаре радовался триумфу их братьев. Возвратиться во прах вместе с остатками своего мира.
Это была почетная смерть.
В конце концов, разве их предки не искали почетной смерти? Морр'сечара состояли из членов разных каст, домов и положения, но это не имело значения. Все были равны. Все привносили что—то большее в целое. Изгнанный воин рассказывал истории о своих предках, и славной гибели, которой достигали они. Это вдохновляло всех.
— Все умирает. — произнес лидер.
— Все умирает.
— Все есть прах и пепел.
— Все есть прах и пепел.
Религия подвела их. Религия не спасла населяющих Кару, Трессну или любой другой из миров, пожранный Лордами. Религия не спасла Минбар от людей, Так'ча или ереси Синовала.
Вера оказалась бессильна против этого. И, значит, тем что требовалось — была иная вера.
Поклонение смерти.
У них не было реального лидера. Каждый исполнял функцию в великом целом. Какой смысл в лидерстве. Все мертвые равны. Всем, что имеет значение, был способ смерти, а не статус до нее. Крестьянин, умерший со славой, выше чем лорд, который умер в своей постели.
Но был один, тот кто говорил, один, чьи слова могли зажечь их, и он заговорил.
— Скоро. — сказал он. — Скоро наши Лорды придут и вычистят жизнь с этого мира, и мы, их избранники, заслужим славы во смерти.
— Славы во смерти.
— Скоро.
Позади него стояло зеркало, вдвое выше самого высокого минбарца, его поверхность обрамлял блеск обсидиана. В нем еще ничего не было видно, но они могли слышать это. Биение черного сердца.
— Черное сердце бьется. — прошептали они.
Открыть врата было непросто. Каждое требовало специального спускового крючка, особенного ключа. Лорды могли входить в мечты, видения и иллюзии, но лишь в открытые врата они могли войти во всей их славе. Тут уже было открыто несколько врат, но Синовал Проклятый — да будет пребывать в пытках его душа миллион лет под взором черного сердца — нашел и закрыл почти все.
