Чувство гордости из-за того, что он вышел живым из смертельно опасной переделки, смешалось в душе Тарзана с совершенно новыми ощущениями, вызванными купанием в озере. Он сумел сделать то, чего еще не делал никто из его соплеменников!
С тех пор Тарзан никогда не упускал случая окунуться в озеро или реку, приводя в отчаяние многострадальную Калу.
Горилла никак не могла привыкнуть к новому чудачеству приемного сына, ведь все обезьяны инстинктивно не любят воду и уж тем более никогда не погружаются в нее.
Вся стая еще долго обсуждала происшествие со львицей: такого рода случаи нарушали однообразие жизни в джунглях, и хотя порой кончались трагически, без них существование обезьян было бы лишь скучной чередой сна и поисков пищи.
Племя, к которому принадлежал Тарзан, кочевало по местности, простиравшейся на двадцать пять миль вдоль морского берега и на пятьдесят миль вглубь страны. Изо дня в день обезьяны бродили по этой территории, и, если хватало еды, целыми неделями оставались на одном месте. Потом они снимались с места и откочевывали на другой конец своих владений, и так как могли передвигаться по деревьям гораздо быстрее, чем люди по земле, часто преодолевали это расстояние за пару дней.
Переходы и остановки зависели от обилия или недостатка пищи, от условий местности и от присутствия опасных зверей. Следует сказать, однако, что Керчак был непоседой и зачастую заставлял обезьян сниматься с насиженного места только потому, что ему надоедало там оставаться.
Ночью гориллы спали — или лежа на земле, или устроившись на ветвях. В холодные ночи стая чаще всего ночевала внизу, тесно прижавшись друг к другу, чтобы согреться; Тарзан всегда засыпал в крепких объятиях и под надежной защитой Калы.
Огромная свирепая горилла продолжала горячо любить своего белого детеныша, а тот платил приемной матери всей нежностью, которая досталась бы леди Элис, если бы она не умерла.
Правда, когда Тарзан не слушался, Кала шлепала его, как другие обезьяньи матери, но гораздо слабее их, чтобы ненароком не искалечить хрупкое безволосое дитя. Впрочем, добрая обезьяна наказывала сына очень редко (куда реже, чем следовало бы! — считал Тублат) и гораздо чаще ласкала.
Однако ее муж ненавидел приемыша день ото дня все сильнее.
Со своей стороны, чувствуя неприязнь огромного зверя, Тарзан пользовался всяким удобным случаем, чтобы сделать ему гадость. Если мальчик мог скорчить рожу Тублату или послать ему бранное слово, находясь в надежных объятиях матери, он ни за что не упускал такой возможности. Изобретательный ум помогал Тарзану измышлять сотни дьявольских проделок, чтобы насолить приемному папаше.
Еще в раннем детстве мальчуган научился вить гибкие веревки из тонких лиан — такие веревки могли послужить отличным подспорьем во многих играх. А еще они годились для того, чтобы набрасывать их на Тублата или натягивать их очень низко, так, чтобы самец споткнулся и упал.
Постоянно играя с веревками, Тарзан научился вязать узлы и делать затяжные петли, чем забавлялись вместе с ним и все обезьяньи детеныши. Они во всем пытались подражать Тарзану, но он один доводил свои выдумки до совершенства.
Однажды во время игры Тарзан накинул петлю на шею мчавшегося мимо товарища, и веревка вынудила обезьяну резко остановиться.
— «Ага, вот новая хорошая игра!» — подумал мальчик и тотчас же попытался повторить эту штуку.
Мало-помалу ценой усердной практики и постоянных упражнений Тарзан овладел искусством накидывания аркана на облюбованную жертву…
И вот тогда-то жизнь Тублата превратилась в непрерывный кошмар. Двигался ли он по ветвям деревьев или ковылял по земле, невидимая беззвучная петля в любой момент могла охватить его шею.
Кала много раз наказывала Тарзана за такие забавы, Тублат клялся разорвать его на куски, даже старый Керчак пригрозил шалуну самой жестокой карой — изгнанием из стаи… Все было напрасно! Тарзан продолжал упражняться с лассо, и тонкая крепкая петля охватывала шею Тублата, когда самец меньше всего того ожидал.
Другим обезьянам проделки Тарзана казались забавными, так как «Сломанный нос» был тяжелый старик, и его никто не любил.
А в светлой головке Тарзана зарождались все новые мысли: его человеческий разум был воистину неисчерпаем.
Если он может ловить длинной веревкой с петлей на конце своих соплеменников-обезьян, почему бы не попытаться поймать таким же образом и львицу Сабор?
То был всего лишь зародыш мысли, но он послужил толчком к составлению сложного плана, который в конце концов и был осуществлен приемышем Калы…
Но случилось это уже много позже.
Постоянные скитания иногда приводили обезьян к запертой заброшенной хижине на берегу океана. Эта безжизненная берлога была для Тарзана неиссякаемым источником интереса.
Он заглядывал в забранные переплетенными ветвями окна, взбирался на крышу и смотрел в черное отверстие трубы, пытаясь представить себе чудеса, заключенные за крепкими бревенчатыми стенами.
Его детское воображение создавало фантастические образы удивительных существ, находящихся внутри дома. И его страшно раздражала слишком узкая труба и недоступные окна.
Вообще-то обезьяны неохотно появлялись возле хижины, потому что память о палке, извергающей громы, еще смутно жила в их мозгу, и заброшенное обиталище белого человека по-прежнему пугало их.
Тарзан и не подозревал о том, что сам он когда-то здесь родился. В обезьяньем языке слишком мало слов, чтобы рассказывать длинные сложные истории; для описания необычных вещей речь горилл чересчур примитивна.
Кала туманно и смутно объяснила Тарзану, что отец его был странной белой обезьяной, но мальчик не знал, что горилла не была ему родной матерью.
И все-таки странное любопытство влекло его к заброшенному деревянному логову, и он часто приходил сюда один и часами бродил вокруг хижины, пытаясь найти какой-нибудь вход.
Вскоре после своего приключения со старой Сабор Тарзан снова пришел к дому и на этот раз заинтересовался дверью, на которую прежде не обращал внимания, так как с виду она мало чем отличалась от массивных прочных стен.
Много часов подряд мальчик возился с петлями, с ручкой, с засовом… И вдруг, когда он потянул за свисающую высоко снаружи кожаную петлю, что-то стукнуло изнутри, и дверь распахнулась.
От неожиданности Тарзан отскочил и хотел броситься к деревьям, но любопытство одержало верх. Очень медленно мальчик просунул голову в комнату, и когда его глаза свыклись с полумраком, так же осторожно вошел.
