— Теперь иди, — велел Кордат. — Отправляйся к почестям и славе, отпрыск Призраков Смерти. И пусть твои деяния будут написаны кровью многих врагов!
Кордат шагнул в сторону, скрежетнув доспехами. Каррас, не сводя немигающих глаз с аппарели чёрного корабля, прошагал мимо учителя в тяжёлом молчании. Он ещё столького не сказал хадиту, но время для слов прошло. Хотя Каррас сомневался, что нашёл бы подходящие слова, чтобы выразить всё то, что было у него на душе.
Поэтому, подойдя к аппарели, он остановился, затем развернулся и отдал воинский салют магистру библиариуса ещё раз: кулак на ладони — масрахим.
В ответ Кордат поднял сжатый кулак и прогремел:
— Первый кодиций!
Шестьдесят восемь космических десантников как один вскинули в воздух кулаки. «Первый кодиций!» — взревели они, и эхо слов отразилось от величественных каменных стен ангара.
Каррас развернулся и взошёл вверх по трапу, ощущая тяжесть и Арквеманна за спиной, и своего долга. Но не годится тратить время на мысли о прощаниях. Они и так достаточно тяжелы. Поэтому он сосредоточился на ближайшем будущем. Впереди была неизвестность. В отличие от тех, чей дар мог проникать сквозь завесу времени, Каррас видел лишь фрагменты во снах, неясные общие направления, туманные видения вероятностей и случайностей, которые почти невозможно было отделить от обычных фокусов спящего разума. Его дар лежал больше в области психического боя, нежели прорицания.
Однако он знал одно: Караул Смерти либо приведёт его к славе, либо уничтожит.
Афион Кордат смотрел, как аппарель челнока медленно поднимается. Вот она закрылась со всей мрачной окончательностью крышки саркофага.
«Я должен радоваться, — думал он с горечью. — Всё идёт так, как продиктовано судьбой. И всё же…»
Звук двигателей корабля поднялся до оглушительного рёва. Поначалу шатко, челнок медленно поднялся в воздух. Выпустив две струи пламени из небольших дюз на носу, он задним ходом выбрался на открытый воздух через устье ангара. Там, чёрной тенью на тяжёлом, полном снега небе, челнок развернулся и ушёл вверх, пропав из виду, на хвостах из дыма и пламени.
Кордат отпустил остальных и подошёл к краю ангара. Он всматривался в угольно-серый полдень ещё долго после того, как огни челнока растворились в небе.
— Возвращайся живым, Лиандро, — пробормотал он себе под нос. — Караул изменит тебя так, как нужно нам, но только если ты уцелеешь. Ты должен вернуться живым.
— Ибо без Кадаша человечество остановится и погибнет.
Недра закончил пересчитывать монеты с последнего представления, прибавил те, что они заработали утром, и с гордостью сообщил то, что получилось, Ордиме, который лежал на шаткой койке и подрёмывал.
— Три дуката и семнадцать сантимов! Это на полдуката больше, чем вчера, босс.
Ордима приоткрыл левый глаз, глянул на мальчика и улыбнулся уголком рта.
— Возьми оттуда тридцать сантимов и принеси поесть чего-нибудь горячего, дружок. Мы это заслужили. Но перед этим, возьми ещё двадцать и скажи старому Скайману из соседнего квартала, чтобы починил вот эти вот башмаки… — Он указал на ноги Недры. — Они скоро развалятся. Сначала — башмаки. Я не хочу, чтобы ужин остыл, пока ты ходишь.
Недра чуть не спрыгнул с табуретки.
— Правда, босс? Можно?
Ордима прикрыл глаз обратно и коротко кивнул.
— Только не трать деньги на гроксбургеры из переработанного мяса с лотка. Я хочу сегодня настоящей еды. Выбирай сам… Только, слышишь? — что-нибудь приличное.
Радость шла Недре. Она шла этим сияющим глазам и лицу, настолько чуждому злобы. Ордима мысленно вернулся в тот день, когда нашёл мальчика, чуть меньше года назад. Недра прятался в куске разбитой сливной трубы на южной окраине города. Выдали его всхлипывания. Мальчика жестоко избил один из шахтёров, которому Недра отказался отдать содержимое своей миски для милостыни. Шрамы у него до сих пор не прошли: ни снаружи, ни внутри. Ордима так и не нашёл мерзавца. Сейчас уже можно было не надеяться, что когда-нибудь найдёт. А жаль: немного справедливого насилия было бы очень кстати. Хотя сейчас уже…
Всего несколько дней осталось. Чёрт, мне будет тебя не хватать, мальчик.
— Отправляйся, — велел он Недре. — Мне нужно соснуть.
Мальчишка сунул в карман монеты, сдёрнул матерчатую сумку с крючка у двери, нахлобучил колпак, распахнул дверь и исчез на улице.
Дверь захлопнулась. Ордима послушал, как башмаки Недры простучали под ржавеющими ставнями. Когда звук шагов стих, он перекинул короткие ноги через край койки и встал. Кривая нога отдавала болью при каждом движении. Как всегда, но он научился почти не обращать на неё внимания. Ордима повернулся и, склонившись к койке, вытащил из-под неё чёрный кейс из пластали, перенёс его на стол и сел. На кейсе не было никаких отметок, но он был тяжёлым и сработан безупречно. Слишком дорогая вещь для простого уличного актёра. На поверхности кейса располагалась небольшая цифровая клавиатура. Ордима ввёл двадцатичетырёхзначный код доступа — пальцы его двигались с такой скоростью, что их трудно было различить. Послышалось тихое шипение: стазисный затвор отключился. Крышка скользнула назад на пару сантиметров, а затем развернулась стоймя, явив мощный полевой когитатор и модуль пакетной связи внутри.
Ордима наклонился вперёд и позволил маленькой лазерной линзе в верхней части корпуса просканировать сетчатку левого глаза. После полусекундной задержки отсвечивающий чёрный экран моргнул и ожил.
«Выберите функцию» высветилось на экране.
— Доклад 227а/Холиксе, — сообщил Ордима приглушённым голосом.
«Просмотреть предыдущие записи? Начать новую запись? Другое?», — поинтересовалась машина.
— Начать новую запись.
«Готов к соединению».
Ордима сделал то, что при Недре не сделал бы никогда. Он взялся за правый глаз большим и указательным пальцами и сдавил края. Через секунду резиновая оболочка — белок, каряя радужка и чёрный зрачок — осталась у него в руке. Под ней оказался шарик серо-стального цвета, глубоко сидящий в глазнице. В центре шарика светилась красная линза примерно в половину сантима диаметром.
Ордима ещё сильнее сгорбился, приведя оптический имплантат вровень со сканирующей линзой устройства. Машине понадобилась секунда на опознание, затем между ними, точно мостик, перекинулся красный луч информационного канала толщиной с карандаш. Ордима отправил в него все дневные наблюдения, имеющие хоть какое-то значение. Запахи, виды, звуки, даже те моменты, что отметило лишь подсознание, — всё было передано в кристаллическую матрицу запоминающего накопителя машины.
