Они забрали его боевой шлем, что он держал на сгибе локтя. Он сдал его без колебаний. Что странно, ему позволили оставить Длинный Меч — клинок, висящий у него за спиной. К уже имеющимся вопросам без ответов добавился ещё один. Так много теории… Его не должно это беспокоить.
По невидимому сигналу охранники отошли в сторону и двери стремительно открылись. Тиель быстро переступил через порог, прежде чем они с грохотом вновь закрылись за ним.
Слышно лишь тиканье часов.
В Резиденции царствуют тени. Их оставили в попытке замаскировать повреждения. В меньшей степени — шрамы атаки, дробные осколки, все ещё торчащие из дерева картинных рам или же пыль от разбитого бюста Конора, только недавно восстановленного. В большей — гордость примарха, скрытую за ширмой неуместной сентиментальности и высокомерия.
Робаут Жиллиман обтачивает мощную внушительную статую. Примарх стоит рядом со своим столом. Свежий камень, добытый из внушительного массива гор Короны Геры, недавно доставили в Резиденцию. Некоторые участки светлее, они более блестящие, чем другие, новые сменяют старые. На этом исчерпывающе прилежном произведении лежит много свитков и бумаг.
— Сержант Тиель… — почтительно поприветствовал его примарх.
Хотя в блеске его глаз сквозит больше тепла, пока они оценивают и рассчитывают. Боевую броню сменила церемониальная — это осознанное заявление об уверенности в своей собственной защите. Пластрон несет на себе вездесущую Ультиму легиона, два плечевых щитка удерживают на месте багровый плащ. У него нет ни болт-пистолета, ни клинка. Я не боюсь, говорит он тем самым. Это была, есть и всегда будет моя вотчина.
— Мой господин, — кланяясь, отвечает Тиель.
Жиллиман улыбается, но его волевая челюсть недвижима. Пряди его светлых волос неравномерны в своем цвете — они светлее в тех местах, где исцелившиеся раны оставили это необъяснимое несоответствие. Раны заживают. Шрамы — нет. Ещё одна бронированная фигура наблюдает за ними из тени, но Тиель делает вид, что не замечает её. Возможно, это новая охрана. Он не чует запаха мокрой псины, поэтому это не может быть Фаффнр. Может быть, Драк Город убедил, наконец, Жиллимана, что тот нуждается в тени.
— Могу я взглянуть на меч? — спрашивает его примарх.
Тиель подчиняется и вытаскивает клинок из-за спины. Тусклый свет ярко отражается от лезвия. На мгновение он активирует его электромагнитную кромку. Примарх не дрогнул, но Тиель увидел его реакцию. Трудноуловимое дерганье скулы.
— Хотите, чтобы я его вернул?
Жиллиман мотнул головой.
— Верни его в ножны, Эонид. Теперь это твой клинок.
Тиель хочет поблагодарить его, но считает, что будет неучтиво поступать так, учитывая, что он, в первую очередь, украл это оружие. Вместо этого он кивает и со всей любезностью принимает подарок. Звук деактивации лезвия прерывает краткое, но в то же время неловкое молчание между отцом и сыном.
— Могу я говорить открыто, милорд?
— Конечно. Не желаешь присесть? — Жиллиман предлагает Тиелю кресло, якобы непринужденно садясь за стол.
— Я лучше постою.
Жиллиман пожимает плечами, как будто это не имеет значения.
— Она была здесь, когда это произошло? — спросил Тиель.
— Думаю, тебе уже известен ответ на этот вопрос.
— Тогда зачем все возвращать? Почему бы не усилить меры безопасности? Зачем возрождать это?
— Потому что господин должен чувствовать себя непринужденно в своей собственной вотчине, — ответил примарх. — Это моя личная резиденция. Я не позволю ей стать тюремной камерой, с Городом и Ютином в качестве караульных.
Жиллиман сцепил пальцы. Его взгляд суров, пронзителен.
— Когда в тот раз легионер, что притязал на твое имя, вошел в это помещение, он пришел, чтобы убить меня. Пришел не один — с ним были девять его товарищей. Я пригласил их. Я выжил. Это что-то да значит. Это сигнал. И я хочу, чтобы он резонировал.
Внешнее доверие и надменная воля примарха убедили его не предпринимать ещё одну попытку. Это очень целесообразная реакция, напоминающая Тиелю, насколько силен разум его отца, как он всегда рассчитывает, оценивает, планирует. Мысль об этом просто ошеломляет. Жиллиман указывает на большие окна, выходящие на Макрагг Цивитас.
— Ты видишь что-либо за стеклом, Эонид?
Сейчас ночь, и большая часть городского великолепия окутана тьмой, но одно строение возвышается среди всего этого, ярко освещаемое с земли.
— Крепость Геры, — отвечает Тиель.
— Да, место императора, который не занимает своего трона на совете своих же людей.
— Владыки Сангвиния.
— Поиск моего брата — нелегкая задача. Я знаю, что у Льва были некоторые… трудности с этим в последнее время.
Жиллиман улыбается этому, его намерение и мнение трудно различить, но Тиель считает, что примарх видит в неудаче Льва некое братское соперничество и забаву.
— Я понимаю, что несметное число моих врагов скрывается среди того, что осталось от Пятисот Миров. Но я отказываюсь являть им что-либо, кроме своего пренебрежения и силы.
Снова то самое подергивание, на этот раз от гнева, а не тревоги. Государственный деятель внутри Жиллимана советовал ему заниматься укреплением и возвышением империи, но воин в нем по-прежнему требовал мести. Тиель знал, что этот долг никогда не будет исполнен. Однако примарх никогда не оставит попыток сделать это.
— Ради этого мы продолжаем отстаивать Калт? Ради сигнала?
— Ты и я занимаем разные позиции по этому вопросу, и этот факт нам обоим хорошо известен, — оперевшись ладонями на стол, Жиллиман прищурился. — О чем ты на самом деле хочешь спросить меня, Эонид?
Тиель никогда не был силен в искусстве лжи, так что решил сказать, как есть.
— Зачем я здесь?
— Потому что мне нужна твоя помощь в одном деле, — ответил Жиллиман.
— Я к вашим услугам, господин.
Жиллиман снова улыбнулся. На этот раз теплее, но за улыбкой явно что-то скрывалось. К чести примарха, он не стал долго ждать и сразу раскрыл это.
— Скажи мне, сержант Тиель, что представляют собой Отмеченные Красным?
Тиель позволил себе снисходительную улыбку.
— Это так они нас называют?
— Нас? То есть ты признаешь существование этой группы?
— Признаю. Я образовал её, милорд. Только добровольцы, люди, которых можно заменить…
— Не мне ли решать, кого можно заменить, Эонид? — перебил его Жиллиман.
Тиель склонил голову, но быстро поднял её снова. У него не было желания надолго погрязать в раскаянии.
— Я видел, что являлось необходимостью, и действовал.
Жиллиман пытается, но не может полностью скрыть восхищение, вызванное безрассудной смелостью его сержанта. Именно она делает Тиеля таким исключительным воином.
