Комиссар вернулся к своему командному посту как раз в тот момент, когда зажглись дозорные прожектора, чей зеленоватый свет лился на болотную жижу сквозь защитные металлические сетки. Шоры приглушали их яркий свет, рассеивая его, не давая светить прямым лучом на окопы. Иначе они бы превратили лагерь в весьма удобную цель для дальнобойной артиллерии. Мохнатые жуки, размером с добрый кулак, немедленно налетели на фонари, чтобы настойчиво и методично биться о защитные решетки с глухим стуком.
Гаунт еще раз окинул взглядом лагерь, заметный теперь только по разбросанным тут и там огонькам — кострам кухонь и караульных постов, движущимся между ними факелами. Вздохнув, комиссар вошел в здание.
Длинный командный центр мог похвастаться низкими потолками, крышей из оцинкованной гофры и стенами из двухслойных бронелистов. Пол был устлан досками из свежей местной древесины, покрытыми отвратительно пахнущим лаком. Ставни на окнах были приоткрыты, и москитные сетки на окнах уже были полны копошащегося, жужжащего улова — мошкары и ночных жуков.
Экипировка и личный вещмешок Гаунта были уложены на деревянных колодах. Первые два дня они стояли прямо на полу, пока не обнаружилось, что если на вещах при этом и не появляется плесень, то в них селятся черви.
Сняв свой комиссарский плащ, Гаунт повесил его на проволочную вешалку, прицепил ее к крючку на балке, подтянул к себе стул и тяжело сел. Перед ним на деревянном чурбаке стояли вычислитель, аппарат орбитальной вокс-связи и мемограф с плоским экраном. Техножрец потратил больше часа на старательное чтение молитв, готовясь включить священные машины. Их так и не вынули из открытых кованых ящиков, чтобы защитить от сырости. Толстые силовые кабели ползли от них по балкам, удерживаемые под потолком скобами, через клапан наружу, к генератору вдалеке. На запотевших от влажности пластинах экранов мерцали и подергивались светлые пятна изображений. Настроечные шкалы приглушенно светились оранжевым.
Гаунт подался вперед и привычно проглядел информацию и тактические сводки флота и других подразделений. По темному экрану потянулись вереницы мигающих, наслаивающихся друг на друга цепочек кодированных символов.
Тихо, как ночь, из передней появился Майло. Он предложил комиссару оловянную кружку. Кивнув, Гаунт принял ее, наслаждаясь прикосновением к покрытому холодными каплями металлу.
— Техножрецы только что снова запустили охладительные установки, — негромко объяснил Майло. — Это просто вода, зато холодная.
Гаунт благодарно кивнул и сделал глоток. Вода отдавала резким металлическим привкусом, но была действительно холодной.
Снаружи послышались чьи-то шаги на лестнице, потом тихий стук в дверь. Гаунт улыбнулся. Звук шагов нарочно был таким громким. Это было учтивое предупреждение от человека, который мог двигаться абсолютно бесшумно, если хотел.
— Заходи, Маколл, — произнес Гаунт.
Маколл вошел в помещение. На его уже немолодом лице застыло выражение легкого замешательства от того, что его узнали еще с порога.
— Доклад патруля, сэр, — объявил он, вытянувшись по стойке смирно в дверях.
Комиссар жестом предложил ему сесть. Форма и плащ Маколла были измазаны в жидкой грязи. Даже лицо было перемазано. Чистым остался только лазган — каким-то чудом на нем не было ни пятнышка.
— Что ж, давай послушаем.
— Позиции противника все еще далеко от нас, — начал Маколл. — За линией наступления — альфа-розовый. Несколько дальних патрулей.
— Проблемы?
— Ничего такого, с чем бы мы не справились, — уклончиво ответил крепкий, жилистый разведчик.
— Я всегда ценил твою скромность, — сказал Гаунт. — Но мне нужно знать.
— Уничтожили шесть патрулей в западных топях. — Маколл вытер нос и рот. — Без потерь с нашей стороны.
Гаунт одобрительно кивнул. Он симпатизировал Маколлу, лучшему разведчику среди танитцев. Даже в полку специалистов по диверсиям его навыки были выдающимися. На погибшей Танит он был лесником, и его умения как разведчика бессчетное число раз выручали полк. Призрак среди Призраков, он никогда не хвастался, а уж ему точно было чем прихвастнуть перед гвардейцами.
Комиссар предложил разведчику свою кружку.
— Нет, сэр, благодарю вас, — отозвался Маколл, глядя на свои руки.
— Холодная, — добавил Гаунт.
— Я заметил. Но нет. Лучше уж я обойдусь без тех вещей, к которым могу привыкнуть.
Гаунт пожал плечами и сделал еще глоток.
— Значит, они не двигаются?
— Пока что нет. Мы заметили… ну, я точно не знаю, что это. Какие-то древние руины. — Маколл встал и указал точку на карте. — Насколько я могу судить, вот здесь. Может, там и нет ничего. Но я бы хотел осмотреть это место утром.
— Вражеская позиция?
— Нет, сэр. Что-то… что было здесь до нас.
— Пожалуй, ты прав. Стоит взглянуть. Тогда утром, — согласился Гаунт.
— Это все приказания, сэр?
— Можешь идти, Маколл.
— Этому человеку цены нет, — признался Гаунт Майло, как только Маколл ушел. — Самый тихий из гвардейцев, кого я знал.
— Такова уж его специальность, не так ли, сэр? — отозвался Майло.
— В смысле?
— Быть тихим.
Все вокруг шипело, будто весь мир хотел сказать ему: «Тише!»
Маколл припал к земле среди папоротникового леса, пытаясь расслышать что-нибудь сквозь мерный шум листвы, колеблемой ветром.
Папоротниковые заросли в этой части Рамилльеса-268-43 произрастали на скудном пепле давно остывших вулканических склонов. Это были тонкие перистые растения, чьи шершавые, похожие на тростник стволы в три раза превышали человеческий рост. Их венчали развесистые снежно-белые кроны.
Они напоминали Маколлу нэловые рощи на родине — когда у него еще была родина, — нэлы зимой, когда он отправлялся Охотиться и заготавливать древесину. Мороз покрывал серебристым инеем вечнозеленые иголки деревьев, пока они не начинали звенеть, как колокольчики на ветру.
Здесь же было только движение качающихся сухих папоротников и поднятого ветром пепла. Пыль забивалась повсюду, от нее постоянно першило в горле. Резкий, яркий свет пронзал разреженный воздух, проливаясь сквозь прозрачную синеву небес. Земля под стволами папоротников покрылась призрачной сеткой — пятна холодного белого света и угловатая паутина теней.
Маколл прополз еще двадцать метров сквозь брешь в сетчатых зарослях. Его голени были обернуты в два слоя кольчужной ткани, защищающей его ноги от шипов и колючек. Его лазган был крепко привязан к груди ремнем, чтобы защитить оружие от пыли. Но каждые десять минут разведчику приходилось снимать винтовку и очищать механизмы от пепла, сухих перьев папоротника, щепочек и мелких колючек.
