Это длилось на протяжении бесчисленного количества лет. Никто не помнил, когда все началось, не знал, почему это происходит, но каждый год в течение месяца белый стяг трепетал на ветру, украшая шпиль горной крепости и рождая ужас в сердцах и умах тэланцев.
Ежегодно семеро шисгарских всадников переправлялась через перевал, чтобы заглянуть в каждый тэланский город и забрать с собой одного человека по собственному выбору. Это мог быть кто угодно, никто не знал, по какому принципу ведется отбор, но одно было известно наверняка, после посещения карателей в поселении становилось на одного жителя меньше.
И ничто не могло остановить их, ни стены, ни армия, ни мечи. Не имелось в Тэле оружия способного причинить вред жителю из-за гор, не было преграды, через которую ему не пройти. Также как не существовало силы способной удержать выбранного им. Как только каратель касался жертвы, она теряла себя, теряла свою суть, отдавая ее шисгарцу, полностью подчиняясь его воле, готовая идти хоть на край света, и даже цепи не могли удержать ее.
Именно этим утром, когда вся Синастела замерла в страхе ожидания неизбежного, к напряженно застывшей у городских ворот страже, подошли два путника.
- Доброго вам дня, - обратился к охране тот, что пониже, спустив с головы капюшон. - Когда пускать начнете?
Это был старик. Его изъеденное морщинами лицо имело болезненный серо-зеленый оттенок, и даже дорожная пыль, осевшая на коже во время долгого пути, не скрывала этого.
- Как рассветет, - ответил один из стражников, кутаясь в плащ от промозглой сырости.
- Подождем, - устало вздохнул старик и потянул своего спутника за рукав, понуждая отойти от кованых прутьев решетки и спрятаться в стенной нише, подальше от навостренных ушей охраны. - Случилось что-то, - прошептал он. - Странные они.
- Я не заметил, - откликнулся его спутник, прислонившись к каменной кладке.
- Точно говорю. Ждут чего-то. Смотри, какие собранные.
Мужчина приподнял капюшон и, сдвинув повязку с глаз, кинул быстрый взгляд на ворота и вынужден был согласиться со старшим товарищем. Охрана выглядела непривычно напряженной для этого времени суток. Обычно к утру, постовые начинают клевать носом или, на худой конец, используют колья в качестве подпорки. Эти же стояли вытянувшись, по стойке смирно и видимо даже не думали укрыться от противной мороси, в которую превращался рассеивающийся туман.
- Ты прав, ждут кого-то, - согласился мужчина, возвращая повязку на глаза и скрывая лицо под тяжелыми складками. - Может, дальше пойдем?
Голос его звучал глухо и хрипло, словно он давно не разговаривал или же сорвал связки.
- Дальше нельзя. Больше не будет приличных городов, а нам нужен проводник и провизия.
- А если по нашу душу? - озвучил молодой человек то, что волновало обоих.
- Придется рискнуть, - проворчал старик, качая головой, отчего несколько длинных седых прядей, выскользнули из-под капюшона и упали поверх плаща.
- Хорошо, - просто согласился собеседник, не проявив и доли беспокойства по поводу возможного риска.
- И не думаю, что это про нас, - продолжил вслух размышлять старший. - Последние дни мы не встречали глашатаев. Скорее всего, сюда вести не дошли.
- Увидим, - безразлично протянул его спутник и закашлялся.
- Тебе необходимо горячее питье, - всполошился старик, которому этот кашель совсем не понравился.
- Справлюсь, - отрезал молодой.
На этом разговор иссяк.
Три четверти часа они простояли в молчании, ожидая, когда подъездная решетка дрогнет и поползет вверх. За это время у ворот собралось несколько десятков человек, но все были неестественно тихи. Если кто-то и переговаривался, то коротко, полушепотом, и это нервировало притаившихся в нише путников.
- Открывают, - вымолвил тот, что моложе, еще до того, как заскрипели подъемные механизмы.
- Идем, - согласился старик и, сжав руку своего спутника, повел того за собой. - Молчи, - посоветовал он. - Я сам буду говорить.
Из-под капюшона раздалось согласное мычание.
- Причина? - пробасил стражник, когда очередь дошла до путников.
С восходом солнца все как-то повеселели. Охрана оживилась и с энтузиазмом включилась в исполнение своих непосредственных обязанностей. Им остался какой-то час до смены караула, и тогда дневной дозор начнет собирать длань с вновь прибывших.
- Проходом, - отозвался старик и, затаив дыхание, опустил в поборную чашу золотой, вместо положенного медяка.
Во взгляде ответственного за сборы вспыхнула алчность, но только на мгновенье. Зачем его брови сошлись над переносицей, а губы превратились в тонкую линию.
- А этот?
- Со мной. Отдохнуть только, переночевать, и уйдем, - в голосе старца появились заискивающие нотки, и еще один золотой приземлился на дно чаши.
- Следующий, - рявкнул стражник, открывая проход.
Дважды просить не пришлось. Двое мужчин торопливо миновали арочный свод, украшенных острыми зазубринами решетки, и шагнули в недра Синастелы.
- Куда теперь? - спросил, скрывающий лицо.
- Постоялый двор. Тебе нужно отдохнуть. Поесть. Обработать раны.
- Я в порядке. - Последовал раздраженный ответ. - Не стоит со мной носиться, старик. И не такое терпел.
- Знаю, знаю, - поспешил успокоить спутника старец. - Ты силен, но мне нужно отдохнуть. Завтра найду проводника, и пойдем дальше.
- Хорошо.
Они шли по оживающим на глазах улочкам пристенков, сторонясь зловонных помойных куч и статных гвардейцев. Синастела просыпалась, отходя от ужасов ночи, и чем дальше, тем чаще можно было встретить улыбающихся молодух, спешащих к прачечным, парнишек, копирующих залихватский марш караульных и торопливо шагающих на дневные работы мужчин.
- Бывал здесь?
- Давно.
- И как?
- Что? - недоуменно переспросил тот, что старше.
- Изменился город?
- Не сильно. Стал почище, - с ностальгией ответил старец и тут же деловито добавил. - Постой здесь, я сейчас.
Пристроив своего спутника рядом с жиденькой стеной покосившейся, заброшенной лачуги, с раскрытым зевом несуществующих окон, старик направился к дверям ночлежки через улицу с выцветшей вывеской "Постой и кухня".
Когда знакомый шаркающий звук утонул в многообразии других, мужчина позволил себе устало привалиться к шаткой опоре. Все тело ныло, правый бок взрывался болью с каждым вздохом, но он терпел, отстраняясь от телесных терзаний, игнорируя их, как надоедливую муху.
Боль преодолима, он знал это. Испробовал на себе муки адского пламени и выжил, а значит и это временное неудобство в силах вынести. Пережить.
Но мысли мыслями, а свистящий выдох сорвался с губ, когда рука прошлась по ребрам, ощутив пульсацию рассеченной кожи. Ладонь коснулись влажной повязки, пропитавшейся сукровицей за день, и в нос ударил гнилостный запах давнего нарыва. Мужчина скривился от вони, въевшейся в пальцах, и дергающего жала гнойника, терзающего его тело.
