– Угу, угу, господарь Эвенстайн из Бларри правду молвит, значить, – тотчас же подхватил Бахмут.
– А-а… – стараясь, чтобы голос звучал как можно более разочарованно, отозвался Фесс. – Да, верно, хорошая штука устав. Трусость свою прикрывать очень удобно, и, главное, никто никогда не упрекнёт. Ну, ладно, ребятки, тогда я пошел.
Будь эти мальчики хоть на пару лет старше, дурацкий розыгрыш Фесса не возымел бы никакого действия. Однако они были ещё слишком, слишком молоды, а рядом в тот миг не нашлось усатого дядьки – наподдать как следует но шее да гаркнуть: «Куда, сопляк?!»
Парочка свернула с аккуратно вымощенной дороги. Под их ногами заскрипел песок; Фесс шагал так, что не было слышно ни звука.
«На сей раз вы меня не застанете врасплох, – думал Неясыть. – Я должен тебя опередить, полукровка, и тебя, конопатый силач, наверняка умеющий в свои пятнадцать гнуть и ломать подковы. Я иду, повернувшись к вам спиной, и вы покорно идёте следом, хотя самое лучшее, что вы сейчас можете сделать, – это бежать отсюда без оглядки, потому что третий раз фокус со спеленывающим заклятием у вас не пройдёт, не зря же я обмозговывал это всю ночь и не давал спать Тёмному, пусть я забыл многое из того, что знал, и мне уже не по силам справиться с десятком противников – но уж с вами-то, разъярённые вы мои сосунки, я справлюсь наверняка».
Благородный аристократ господарь Эвенстайн из Бларри не стал унижать себя, свой род и свой герб ударом в спину. Фесс рассчитал правильно, полукровка был болезненно щепетилен в вопросах чести, даже если решается, жить ему или умирать.
Они остановились на неширокой круглой лужайке, тщательно постриженной и чистой. Вокруг застыл строй тёмно-зелёных кипарисов. Молчаливый Бахмут неожиданно первым шагнул вперёд, принял боевую стойку – мягко, точно камышовый кот или рыжая рысь. Эвенстайн безмолвствовал, только кривил рот в нехорошей усмешке.
– Ну, дык начнём, што ль, паря? – своим простецким говорком произнёс веснушчатый силач. – Без магии, токмо кулаками, а? Посмотрим, кто из нас юшкой-то умоется?
– Болтаешь много, – ответил Фесс. Его не задевали слова мальчишки, но Неясыть взъярился до чрезвычайности. Он-то и бросил Фесса в атаку, плохую, неподготовленную, и…
…Фесс очнулся оттого, что по лицу бежало что-то жидкое, горячее и плохо пахнущее. Миг спустя он понял, что с ним делают, рванулся – и не смог. На сей раз руки его были скручены за спиной самыми обыкновенными ремнями. Вся левая половина головы превратилась в один сплошной океан боли.
– Ну что, сладко, крыса? – насмешливо спросил юный полуэльф. – Мой добрый Бахмут тебя, недоноска, ещё, считай, пожалел. И откуда ты такой, интересно, к нам сюда пожаловал, да ещё и с Тёмным связался?..
Фесс молчал. Когда-то он мог бы даже со связанными руками разбросать этих молокососов, а теперь… тело подводит его, некогда безотказное оружие, которое нельзя отобрать, дало сбой. Отчего, почему? Ведь такое не может забыться!..
«Выходит, может, – сосредоточенно подумал он, почти не слыша тихого, но разъярённого шипения Эвенстайна. – Сколько же всего и почему стерлось в тебе, Фесс? Или, может быть, лучше не цепляться за это имя, пустое, „точно череп труса, катаемый прибоем“ ? Принять новое – Неясыть и жить по новым законам?..»
Ему почти удалось отвлечься. Он даже перестал чувствовать врезавшиеся в запястья ремни.
– Так-так, – раздался совсем рядом голос ректора. – Сцена иная, но лицедеи те же. Очень интересно. Может быть, вы объясните мне, что происходит, любезный мой Эвенстайн из Бларри?..
Неясыть с трудом повернул голову. Возле самых глаз стояли сафьяновые с золотым тиснением остроносые сапожки милорда ректора. Больше Неясыть ничего не видел – боль внезапно прорвала воздвигнутую в сознании плотину, и потребовалась вся его сила воли, чтобы сжать зубы и не унизиться стоном.
– Милорд ректор, сей холоп…
– В Академии нет ни холопов, ни господарей, студиозус. Прискорбно, что ты, став полноправным учеником, так и не озаботился хотя бы прочесть устав.
Это было явно не то, что ожидал услышать молодой полуэльф. Однако Эвенстайну хватило ума не начинать препирательств.
– Покорнейше прошу простить меня, милорд ректор, и, если мне полагается наказание, прошу вас возложить всю тяжесть его на мои плечи. Бахмут только исполнял то, что я говорил ему.
– Похвально, что ты защищаешь доверившегося тебе, – ласково сказал ректор. – Что ж, ты понесёшь наказание. Явишься ко мне в кабинет, когда гномон покажет полдень. А ты, мой добрый Бахмут, свободен. Только сперва развяжите этого беднягу.
Сильные руки одним движением поставили Фесса на ноги. С успевших онеметь запястий сорвали ремень.
– Ступайте, – приказал ректор, глядя Фессу прямо в глаза.
Полуэльф и Бахмут молча исчезли.
– Тебе не мешало бы умыться и сменить платье, – заметил волшебник. – Отчего ты не защищался?
– Не хватило умения, – криво усмехнулся Фесс.
– Не привык проигрывать, да?
– Не знаю, милорд. Не помню. Но, наверное, да.
– Хорошо, что ты мне не врёшь, Неясыть. Скажи, это ведь ты затеял драку?
– Да, милорд.
– Зачем?
– Эти двое показались мне странными, милорд. Я хотел выяснить, действительно ли они просто хотят рассчитаться со мной за вчерашнее, или…
– Или? – подхватил ректор.
– Или ими движет какой-то иной интерес, – пожал плечами Неясыть.
– И что же тебе удалось выяснить? – с искренним интересом спросил ректор.
– Ничего, милорд, – вздохнул Фесс. – Оказалось, что сейчас я умею меньше того, к чему привык. План не удался.
– Досадно, – сочувственно сказал ректор. – Ну ничего, на ошибках учимся. Неясыть. Идем, идем, а то… э-э-э… имеющее место амбрэ…
По пути до самого кабинета милорд ректор не произнес ни слова. И потом, после того, как Фесс умылся, а милорд ректор самолично, посредством магии, убрал с его одежды все следы случившегося, не спросил Неясыть ни о чём.
В кабинете милорда ректора было на что посмотреть. Стены покрывали нежно светящиеся розоватые плафоны розового дерева. На громадном письменном столе стоял целый ряд каких-то кристаллических шаров на бронзовых подставках, в некоторых Неясыть заметил скорченные чёрные фигурки, отдалённо напоминавшие человеческие – причём очень отдалённо. В отличие от кабинета Тёмного, здесь было очень мало книг – лишь несколько древних инкунабул в выцветших кожаных переплётах, малиновых и оранжевых. Особый колорит кабинету придавал исполинский рогатый череп, прибитый здоровенными железными костылями прямо над креслом милорда ректора. Кончики рогов упирались в противоположные стены, имея размах не меньше полутора десятков шагов. Трудно было представить себе зверя, способного таскать на голове такое украшение.
