Собравшиеся капитаны решительно смотрели в покрасневшие глаза магистра. Когда-то их было десять, но осталось лишь пять.
Великий магистр закричал вновь, и его веки дёрнулись — судорога свела бородатое лицо.
Эмброс Калгах, третий капитан, выступил из рядов братьев. Его правая рука не двигалась. Из заменявшей её аугметики сыпали искры. Левой он показал назад, на четыреста стоявших наизготовку космодесантников.
— Каул, он перед тобой.
— Ты позвал, и мы пришли, — сказал Макклен Эогх, капитан первой роты. Четыре, лишь четыре капитана повторили его слова словно трагический хор древних греканцев.
Не было ни почтения, ни преклонения, лишь слабый намёк на вымученное уважение. Они потеряли всю малую тягу к помпезности и церемониям за двадцать прошедших после гибели Талуса лет, после того как столь многие умерли в злополучном крестовом походе возмездия. Теперь они собрались, чтобы говорить открыто. Капитаны ждали этого двадцать лет. Они должны были сказать это двадцать лет назад. Теперь же воины знали цену этих слов, знали истинную цену возмездия.
Двадцать лет высокомерия, гордыни и смерти.
Каул Энгентр, великий магистр Медных Лап, опёрся на красную перчатку. Это он сделал выбор, принеся клятву в развалинах крепости-монастыря, среди пепла родного мира. Но теперь воспоминания уже не вызывали такой ярости…
Прошли минуты, прежде чем он заговорил.
— Рассказывайте, — сказал он. В голосе больше не было гнева.
Юлас Имболкх, чья буйная грива посерела, а лицо превратилось в месиво шрамов, выступил навстречу магистру. Седьмой капитан пытался не смотреть в обзорное окно позади Энгентра.
— Эрод увёл Вторую. Он сказал мне, что устал. Он не хотел умирать в этом проклятом месте. Он не хотел умирать, сражаясь в этой проклятой войне, и поэтому бежал и вернулся к тому, что должны были делать мы.
Слова, дерзкие и отважные, впивались, словно медные когти. Это было в их природе, в их крови и в их имени. Энгентр промолчал, ведь он мог узнать истину, когда её слышал. Седьмой капитан отступил, отведя от окна свой блуждающий взгляд.
— Что стало с Дуро и Восьмой? — спросил магистр.
— Исчезли вместе с Девятой, — ответил Фирлус Гхад. Простые слова подходили аугментике, встроенной в горло и наполнявшей помехами голос. — Эти глупцы погнались за Детьми в Око следом за Хртелем. С тех пор я их не видел.
Две роты пропали. Тяжёлый удар для любого ордена, нанесённый за три фразы.
Энгентр смотрел на собравшийся орден, на уцелевших воинов. В отделениях, в ротах были пробелы, некогда заполненные людьми, которых он знал и звал братьями. Даже сейчас, наизготовку, они не могли стоять неподвижно. Руки дёргались, лязгали и скрежетали старые механизмы. Их тела терзали случайные нервные сбои, а разумы медленно разъедало Око.
— Плоть слаба, — прошептал Энгентр. — Но её можно сделать сильной, объединив с машиной. Разум… его не исправить.
Великий магистр, герой, противостоявший алчной тьме четыреста лет, вздрогнул, когда его налитые кровью глаза остановились на группе из пятидесяти кастигатов, неподвижно стоявших в тени.
— Так много… — он повернулся к остальным воинам. — Так мало.
После его слов воцарилась тишина.
Её нарушил Эогх и широко развёл руки, сжимая и разжимая покрытый вмятинами силовой кулак.
— Мы умираем, Каул.
Другие капитаны кивнули.
— Крестовый поход погибает, — добавил Калгах.
— Наш орден погибает, — продолжил Гхад.
— Мы не можем отомстить за Талус, — взмолился Эогх, — лишь искупить его потерю.
Храбрый Эогх произнёс слова, ножом пронзившие сердце Энгентра. Великий магистр пошатнулся, словно от удара. Капитаны выступили вперёд, прижимая его к окну, к виду, который пятнал их глаза и отбрасывал на лица тысячи оттенков всех цветов.
— Довольно! — взревел Энгентр, брызгая слюной.
Его глаза окинули собравшихся за капитанами Медных Лап, и что-то щёлкнуло в его голове.
— Мы покидаем Око…
Капитаны кивнули и направились к своим воинам, отдавая резкие приказы.
Внезапно завыли сигналы сближения — резкие, громкие, воющие. Корабль содрогнулся, словно ударенный огромной волной. Загрохотали орудия, открыли огонь массивные батареи.
По вокс-каналам пронёсся визг. Затем проступили смутно знакомые голоса.
Их слова были Готиком, их акцент талусийским. Появились корабли, извергнутые Оком, освещаемые им. Сквозь плоть и жуткие органы на корпусах виднелась красная лапа, вытравленная багровой краской на синем фоне. В когтях она сжимала число. Восемь.
— Ты позвал, лорд Энгентр, и мы пришли, — прошипел знакомый голос, полный мерзости и порчи.
Кристиан Данн
РЕВНОСТНЫЙ ЛИК
Капеллан Гератий шагал по полю битвы, сжимая наготове боевой нож. Крозиус арканум — символ его звания — висел на боку. Для этой задачи подойдёт и простой клинок.
Земля под ногами стала скользкой: пролилось столь много крови, что почва больше не могла её впитывать. Пока Храмовник шёл по колено в алом озере, чёрные поножи стали красными. Груды трупов зелёнокожих превратились в жуткие запруды, и чтобы добраться до цели Гератию приходилось огибать их или разбрасывать.
Последняя атака орочьей орды началась с первыми лучами рассвета.
Капеллан обходил имперские войска — гвардейцев и Храмовников — закаляя решимость солдат воодушевляющими речами. Когда крики приближавшихся врагов стали громче его литаний и молитв, он приказал открыть огонь. Считанные секунды спустя зелёнокожим пришлось карабкаться по трупам сородичей, которые бежали в первых рядах.
Но орки наступали, проигнорировав огромные потери или просто наплевав на них. Немногочисленные ксеносы, вооружённые огнестрельным оружием, обратили его против Имперской гвардии, но вместо того, чтобы стать угрозой — стали мишенями.
Стреляя из болтера по самым крупным тварям в орочьей орде, капеллан продолжал восхвалять Императора и вдохновлять окружающих на ещё большие подвиги и самопожертвования. Он уже собирался приказать перейти в контратаку, когда сражавшийся рядом неофит исчез в синем пламени.
Где-то во вражеских рядах находился вирдбой — мерзкое порождение орочьей генетики, способное подчинять варп своей воле.
Молитвы капеллана сменила клятва: псайкер ксеносов не уйдёт живым.
Ещё один человек шагал среди мёртвых, его белая броня выделялась на ставшем изумрудно-зелёным и багровым пейзаже. Апотекарий исполнил свой долг, и боевые братья мрачно кивнули друг другу проходя мимо. В этом жесте не было жалости или горя, а только уважение и подтверждение того, что мрачная работа уже сделана и почти завершена. Целитель уходил, направляясь к ожидавшему драгоценный груз “Громовому ястребу”. Двигатели челнока слабо урчали. Проповедник продолжал идти вперёд.
