Груды орочьих трупов становились всё больше. Работу Императора выполнили и выполнили хорошо — варвары-ксеносы больше не представляют опасности для субсектора и его жители станут спать немного спокойнее, зная, что одна из бесчисленных угроз их существованию устранена.
Ментальные удары орочьего псайкера разорвали линию фронта имперцев. Целые отделения гвардейцев сгорели за один удар сердца, поглощённые неумолимо голодным пламенем варпа.
Капеллан призвал братьев, и они отозвались грохотом болтеров, выкашивая охранников вирдбоя. Шаман улыбнулся, наблюдая, как падают его сородичи, и корона энергий омывавших его тело вспыхнула ещё ярче. Он указал жирными зелёными пальцами на капеллана, вызывая на поединок. Храмовники прицелились в псайкера, но капеллан остановил их.
Сжав крозиус обеими руками, он в одиночку бросился на зелёнокожего.
Гератий нашёл то, что искал. Вознеся короткую молитву, он приступил к выполнению ужасной задачи.
В трупе уже были три раны: смертельная в туловище и посмертные разрезы на шее и груди. Капеллан ударил, и появилась четвёртая. Адамантиевый клинок рассёк плоть и кость, когда Храмовник разрубил череп одним режущим движением. Удар был контролируемым и выверенным — увечье не было актом осквернения или жалкой мести.
Передняя часть черепа отошла в сторону, и Гератий осторожно снял её окровавленными пальцами в бронированной перчатке. Он держал в руке костяную маску и внимательно рассматривал в закатном солнце, прежде чем прижал её к лицевой пластине своего шлема. Сейчас маска ещё слишком мала, но слуги и ремесленники ордена растянут и изменят её так, чтобы она сплавилась с металлом брони.
Крозиус врезался в челюсть орка, изо рта твари вырвался рёв боли, и вылетели зубы и кровь. Зелёнокожий уставился на капеллана и в его глазах вспыхнули энергии варпа. Ксенос снова взревел, но сейчас это был вызов, а не крик боли. Вытянув руку, враг сфокусировал псионическую мощь и выпустил энергетический разряд.
Храмовник уклонился, низко пригнувшись под смертоносным лучом, и проломил мощным ударом грудную клетку орка.
В ярости вирдбой замахнулся огромным кулаком, целясь капеллану в голову, но попал только в потрескивавшее навершие крозиуса. Силовое поле соприкоснулось с грубыми энергиями варпа, и взрыв растянул саму ткань мироздания, сбив обоих противников с ног.
Капеллан поднялся первым, но сломанное оружие превратилось в простую дубину. Он бросился на колдуна ксеносов, обрушив на череп орка удары обесточенным крозиусом. Даже для зелёнокожего враг оказался слишком живучим — или он просто ещё не понял, что умер — вирдбой достал из ножен клинок и ранил капеллана в живот, почти разрубив Храмовника пополам всего одним ударом. Хлынула кровь, реклюзиарх Дейтрон вскинул символ своего звания в последнем ударе — последнем в его жизни — и начисто снёс орочью башку с плеч.
Гератий смотрел на изувеченные останки бывшего наставника. Мёртвый реклюзиарх по-прежнему крепко сжимал сломанный крозиус. Колдовские мозги орочьего псайкера, который его убил, испачкали рукоять и повреждённое навершие оружия. Кроме глубокого разреза в животе броня Дейтрона не получила повреждений, и как и его уже извлечённое геносемя послужит ордену в будущем.
За века беззаветной службы и героическое самопожертвование Храмовники окажут честь павшему: занесут имя Дейтрона в анналы и выгравируют на стенах Храма Дорна.
За десятилетия обучения и наставлений, и за то, что создал из него капеллана, Гератий окажет честь наставнику, сражаясь в его посмертной маске — ревностном лике, вселяющем страх в сердца врагов Императора Человечества.
Я вдохнул и ощутил пепел. Пепел и смерть.
Солнце щурится за жёлтыми облаками и смогом. Кислотный дождь капает на мою броню, тихо шипя и разъедая цвета тьмы и кости. Вокруг словно неподвижные статуи стоят сотни моих братьев. С их доспехов поднимается пар и дым. Перед нами словно в отчаянии протянутая рука к небу тянется город-улей.
Улей горит.
Ветер приносит далёкие стенания сотен тысяч человеческих голосов. Они слышны почти непрерывно, словно фоновые помехи на вокс-канале. Титаны шагают в дыму, освещённые пожарами и ослепительными вспышками своих орудий. Я чувствую их поступь даже отсюда.
Мы стоим у подножия городских стен, но мы не одни. Позади вспенивают землю, воют и дребезжат легионы грязных серо-бурых танков. Орды смертных людей в дыхательных масках с мрачной решимостью сжимают лазганы. Даже сквозь химический дождь я чувствую их страх.
Внутри города жжёт, разрушает и ревёт враг.
Я делаю шаг вперёд и спотыкаюсь, падая на одно колено. Моя грудь горит.
Кто-то держит меня за руку. Я смотрю вверх. Это один из моих братьев. Он поднимает меня без лишних слов.
Я не узнаю его.
Внутри города от поступи титанов дребезжат зубы.
Здесь смог гуще. Он обивает мои руки, словно змея. Я больше не вижу танков, но ещё слышу, как тарахтят их двигатели.
На перекрёстке мы встречаем врага.
Горстка толстошеих орков лает и скалится друг на друга перед дымящимся корпусом «Химеры». Они колотят по входным люкам, оставляя в металле неровные вмятины.
Тук. Тук. Тук.
Я начинаю бежать и слышу в ушах эхо ритмичных ударов. Моя грудь горит.
Орки поворачиваются лишь, когда я достаточно близко, чтобы видеть каждый глубокий шрам на их чудовищных лицах. Я вскидываю болтер. Три выстрела разрывают первого орка на части, разделяют его верхнюю и нижнюю челюсти, словно распускающийся цветок. Следующий орк воет от звериной боли, когда в его лицо и шею впиваются осколки костей, ослепляя зверя.
Я обрываю его скулёж тяжёлым ударом крозиуса, проламывая лоб. Перед смертью зеленокожий наносит удачный удар, глубоко вонзая мне под нагрудник ржавый клинок. Я пытаюсь выругаться, но с губ течёт кровь, а не слова.
Я забираюсь на крышу транспорта. Другие зеленокожие исчезли. Не вижу я и своих братьев, возможно, их скрыл от меня смог.
Я слышу позади шум и оборачиваюсь.
Огромная ржавая клешня впивается в корпус, сгибая металл. Громадный чернокожий орк использует клешню, чтобы затянуть на крышу свою тушу. Зверь огромен, по крайней мере, в два раза больше меня. К его плечам прибиты огромные куски погнутого металла.
Танковая броня. Он носит танковую броню.
Я поднимаю оружие, а орк рычит.
Металлическая клешня обрушивается мне на грудь, вышибая весь воздух.
