— Владыка Жиллиман! — крикнул кто-то из моей когорты.
Повернувшись, я увидел, что по ступеням несутся десятки бунтарей, бьющих из всех стволов.
Соскочив на пол, я перевернул стол и ударом ноги отшвырнул его к двери так, чтобы он перекрыл вход, врезавшись в стену. Оставалось только жестом велеть солдатам разместиться за этим барьером.
— Никто не должен пройти! — рявкнул я.
И вместе с Галланом направился в следующее помещение.
Мои подчиненные стремительно выполнили приказ, и за нашими спинами загремели взрывы, сопровождающиеся боевыми кличами.
Мы вошли в еще одну длинную галерею. Вдоль ее стен высились огромные книжные шкафы, поднимающиеся к далекому сводчатому потолку, где лепные херувимчики окружали изображение Старой Земли. Консул задержался на пороге, я тоже. Люменосферы не горели, и Галлан, прищурившись, вгляделся в полутьму. Для меня темнота почти ничем не отличалась от ясного дня. В прошлом мне потребовались годы, чтобы уразуметь, почему все вокруг так одержимы освещением улиц и дворцов.
— Туда! — произнес я, качнув головой в направлении одной из четырех дверей, ведущих из галереи.
Несколько человек во мраке метнулись через нее в соседний коридор.
Галлан кивнул, и мы помчались туда же, выискивая любые движения в тенях.
По нам открыли огонь. Я услышал, как консул ругается, укрываясь за пьедесталом какого-то изваяния.
— Галлан?.. — обернулся я.
— Все в порядке! — крикнул он. — Давай за ними!
Я зашагал прямо по центру помещения, игнорируя свист выстрелов.
У могущества есть один странный нюанс: чем больше его у тебя, тем меньше оно тебе нужно. Поскольку я прослыл бессмертным, даже у самых лучших снайперов дрожали руки, когда они целились в меня. И теперь, пока я размеренно шел к кучке неприятелей в дальнем конце зала, рядом со мной вздымались фонтаны гипсовой пыли, выбитые из бюстов и наличников.
Повстанцы толпились в арочном проходе, ведущем в смежную комнату. Там собрались десятки бойцов, все с мечами и пистолетами. Если бы они сохранили спокойствие, меня, возможно, ждали бы неприятности. Однако я знал, что этого не произойдет.
Свирепо посмотрев на мятежников, я позволил моим глазам вспыхнуть от гнева, а моей сути, в чем бы она ни заключалась, — засиять сквозь кожу.
Враги запаниковали: одни, спотыкаясь, бросились в укрытия, другие ринулись на меня, паля из всех стволов. Уклонившись от шквала лазерных лучей, я увернулся от пары неудачно нацеленных выпадов и без труда зарубил нескольких противников обманчиво небрежными, но смертоносными взмахами меча.
Остальные начали отступать, стреляя в меня, но разряды пролетали намного выше моего плеча.
— Именем консулов, покоритесь! — проревел я.
Изменники застыли в недоумении, решив, что им дают шанс капитулировать.
Я кивнул, признавая послушание бунтарей, и стер гримасы непонимания градом выстрелов. Они замертво валились на пол с дымящимися лицами, конвульсивно дергая руками и ногами, и я не испытывал к ним ни капли сочувствия. Они пошли против сената и предали Макрагг. Для исполнения приговора на месте не требовалось иных обоснований.
— Галлан? — позвал я, оглянувшись.
Консул брел ко мне, держась за бицепс правой руки.
— Все нормально, — сказал он, указывая в сторону следующего зала.
Когда мы добрались до покоев Конора, сражение уже понемногу утихало. Мои бойцы сообщали только о минимальном сопротивлении. Очевидно, мы с Галланом устранили вожаков.
Рабочий кабинет отца — произведение искусства, выполненное в золоте и слоновой кости, — блистал великолепием, но на роскошных коврах, пропитавшихся кровью, здесь и там валялись тела стражников, многих из которых я знал всю свою жизнь. Мне снова пришлось повторить литании Тараши.
Возле личных комнат Конора царила зловещая тишина. Там лежали еще десятки трупов, а гобелен на одной из стен быстро пожирало пламя.
Подбежав к нему, Галлан сдернул ткань на пол и с руганью затоптал огонь, разбрасывая горелые клочки.
— Бесценная вещь! — прорычал консул. — И ее погубили варвары, неспособные даже прочесть надписи на ней!
Мне нравился Галлан, но он вел себя не менее странно, чем прочие макраггские аристократы. Спокойно пройдя мимо множества убитых людей, консул разъярился лишь при виде испорченного гобелена.
В воздухе ощущался какой-то необычный запах, едкий и химический. Аромат показался мне неприятно знакомым, и я задумался, пытаясь вспомнить, где и когда встречался с ним.
На полу возле Галлана и тлеющего полотна кто-то шевельнулся.
— Берегись! — гаркнул я.
Галлан отошел в сторону, и мы оба вскинули пистолеты.
Я разглядел мужчину, изломанного, словно разбитая мебель, и ахнул.
— Отец! — простонал я, замотав головой. — Нет!
Мы ринулись к Конору, но он предостерегающе поднял руку, остановив нас в паре шагов от него. Шепча проклятия, мы увидели, что церемониальная кираса отца испещрена пробоинами, а одеяния залиты кровью. Нога, придавленная телом, изогнулась под жутким углом, обожженную кожу покрывали волдыри. Хуже всего выглядел темный разрез на горле, напоминающий второй рот: он словно широко ухмылялся, сочась багряными струйками. Конор, стремительно бледнея, отчаянно хватал воздух.
Упав на колени, я потянулся к нему, но он снова отмахнулся. Судя по глазам, отец отчаянно хотел предупредить меня о чем-то. Он попытался заговорить, однако раздалось лишь ужасное бульканье.
Несмотря на все мои необъяснимые дары, мне ничем не удалось помочь Конору, пока тот захлебывался собственной кровью, хватался за горло и старался сесть, медленно расставаясь с жизнью. Когда я оторвал от своего плаща большой лоскут, собираясь перевязать ему шею, отец яростно сверкнул глазами и направил пистолет мне в лицо.
— Кто это сделал? — прохрипел я, однако он, видимо, даже не услышал меня.
Осознав, что сын больше не намерен прикасаться к нему, Конор явно успокоился и попробовал дотянуться до чего-то, лежащего на полу.
Предмет оказался монетой, которая, вероятно, выпала из облачения отца, когда он рухнул от ран.
Я схватил ее и хотел вернуть Конору, но он качнул головой и показал, что мне нужно сжать находку в кулаке.
Судорожно вздохнув, я понял, что отец напоминает мне о том дне в горах. Дне, когда он дал своему сыну простую монету и пообещал, что тот никогда не останется один.
— Нет! — снова провыл я, однако Конор все так же целился в меня из пистолета, запрещая приближаться к нему.
Галлан взял меня за плечо, но я стряхнул его руку и стиснул монету так крепко, что она помялась.
Отец еще около минуты полулежал в той же позе, направляя на меня оружие, чтобы я не вздумал прикоснуться к нему. Потом его взгляд застыл, сосредоточившись на чем-то, что видят только умершие.
Он повалился навзничь, и я тоже — припал спиной к стене, рыча, будто зверь. Консул вцепился мне в плечи и потянул, выкрикивая какие-то слова, однако до меня не сразу дошло, что я сижу на горящих обрывках гобелена.
Поднявшись, я пристально посмотрел на труп Конора. Меня трясло от гнева, каждая клетка тела напряглась до предела. Я не решался сдвинуться с места, опасаясь, что уступлю жажде насилия. Отец не покинул меня — его отняли.
— Робаут, нам нужно идти, — тихим, осторожным голосом произнес Галлан.
— Идти?! — Я сердито уставился на него. Даже в отрочестве я обладал великанским ростом и возвышался над консулом. — Здесь лежит мой убитый отец, а ты предлагаешь мне уйти? Хочешь, чтобы я вот так бросил его?
— Подумай, Робаут: город раздирает себя на куски. Неужели Конору понравилось бы, что ты бдишь над его трупом, пока гибнет дело всей его жизни? Вспомни о своем долге — долге перед Макраггом.
Чтобы не ударить Галлана, мне пришлось напрячься так, что пару секунд я не мог говорить. Но затем издалека донесся треск лазерных лучей, и мне стало ясно, что консул прав. Представив себе монету в кулаке — целую, пусть и помятую, — я склонил голову.
