Рыцарь вытащил из кармана пластиковый мешочек с жидкими отходами с медицинского склада, швырнул его Кузнецу, и тот дрожащими руками поймал пакет.
Это было смертельное оскорбление. Если Кузнец передаст мешок гостю, тот не сможет ни пить, ни отказаться от тоста с честью. Кузнец понял, что все эти оскорбления были тщательно продуманы заранее, чтобы выяснить, сколько сможет вытерпеть Сошедший. Если у него имеется какое-нибудь скрытое оружие, уловки или ловушки, он должен применить их сейчас. Капитан Эрешкигаль потеряет лишь одного низшего рыцаря. Когда он будет убит, Капитан сможет отречься от него, извиниться, обвинить во всем погибшего. Вежливые слова и вежливая ложь помогут ей сохранить остатки чести.
Это в том случае, если у чужака имеется скрытое оружие. А если нет…
Гнев заставил Кузнеца позабыть об осторожности. Он выпустил из рук тяжелую щетку для волос и мешочек, из которого выплеснулась жидкость, и отплыл подальше от Капитана, чтобы она не могла сразу достать его ножом.
— Перед вами бедный человек, сама невинность, а вы собираетесь придушить его и разобрать его прекрасный корабль! Он не сделал вам ничего плохого и отвечал на все ваши выходки добрыми словами! Почему вы не оставите его в покое? Почему вы не оставите его в покое?
Капитан произнесла, не поворачивая головы:
— Инженер, ты нарушил субординацию. Поэтому количество предоставляемого тебе воздуха будет снижено до нуля. Если ты обратишься в медицинское учреждение для эвтаназии, твоя смерть будет приятна и в бортовом журнале будет сделана отметка о твоей покорности. Однако если ты продолжишь выказывать неповиновение, твое имя будет вычеркнуто. Я не хочу бесчестить тебя; иди с миром.
Сошедший заговорил странным, ровным голосом:
— Капитан, ваш приказ неоправдан. Во время пира не принято соблюдать жесткую субординацию и позволяется говорить свободно, по крайней мере среди цивилизованных людей, которые признают гостевой закон.
Он взглянул на Кузнеца, обращаясь прямо к нему:
— Инженер, прошу тебя, скажи свое имя. Скажи его мне — я внесу его в свой бортовой журнал, в свою книгу жизни, и оно проживет дольше, чем любая запись об этой эпохе.
Но храбрость уже покинула Кузнеца, и он не ответил. Он взмахнул салфеткой, которую держал в качестве веера, отлетел назад, к переборке, и скрючился там, глядя по сторонам широко раскрытыми глазами, полными страха, готовый отпрыгнуть прочь.
Но никто пока не обращал на него внимания. Аристократы были поглощены Сошедшим. В зале повисла тишина.
Джентльмены обменивались друг с другом быстрыми взглядами. Все насторожились, приняли боевые позы. Но никто на самом деле не был готов к последней атаке, призванной осуществить все угрозы и намеки. Не так просто убить человека, который не обнажил оружия; возможно, каждый из рыцарей думал, что даже сейчас еще не поздно отступить…
А затем молодой пегий рыцарь с крыльями заговорил, выхватив клинки из ножен и сверкнув сталью. Теперь было слишком поздно. Голос его зазвенел — тонкий, слишком громкий:
— Во имя Бога, что более ненавистно, чем трусость? Клянусь Геей, как я ненавижу существо (не буду называть его человеком), которое принимает удар, не показывая гнева! Оно улыбается своей улыбкой попрошайки, плечи его сгорблены, глаза влажны, его блеющий голос дрожит. Ненависть, джентльмены, ненависть и отвращение — вот что мы должны чувствовать к тем, кого убиваем! Слабость отвратительна! И тот, кто не хочет сражаться, заслуживает смерти! Душонка раба не смеет прятаться в оболочке Капитана. Вырвем его фальшивое сердце, говорю я!
Лицо Сошедшего застыло, с него исчезло всякое выражение. Голос его был ровным и напряженным.
— Вы гневаетесь потому, что у вас нет истинного повода для гнева, верно? Легче было бы совершить желаемое, если бы я оскорбил вас, разве не так? Или если бы я в чем-нибудь показал себя недостойным? Благородный Капитан Эрешкигаль! Во всем этом нет нужды. То, без чего мой корабль может обойтись, я добровольно отдам вам. Давайте избежим ужасных сцен. Вы ведете себя как человек, который ценит благородные поступки. Не дайте этому пиру закончиться трагедией! Молодой рыцарь выкрикнул:
— Просьбы и просьбы! Неужели мы должны слышать хныканье убогого? Перерезать ему глотку и избавиться от этого мерзкого плача! — Он взмахнул ногой, лязгнув своими кинжалами, и раздался громкий металлический звук.
Но Капитан Эрешкигаль раскрыла веер, призывая всех к тишине.
— Мой брат Капитан просит со всем достоинством, чтобы мы не притворялись. Да, мы не будем прикрывать наше деяние кодексом дуэлей. Назовем его открыто: убийство, убийство и пиратство!
Среди аристократов пробежал легкий шум, раздались вздохи и шипение. Некоторые выглядели рассерженными, некоторые — удивленными, некоторые — печальными, лица большинства были каменными; но все же каждое лицо так или иначе несло на себе темную печать зла.
Капитан продолжала:
— Но вы сами навлекли это на себя, брат Капитан! Как вы смеете владеть прекрасным кораблем, мощными двигателями и воздухом, если нас много, а вы один?
— Эти вещи принадлежат мне по праву.
— Но когда вы умрете, они станут нашими, по праву или нет.
— Вы не нуждаетесь в них.
— Но мы хотим их получить.
— Капитан, я прошу вас…
— Мы не желаем больше слышать просьб!
— Итак?.. Вы хотите, чтобы по такому же закону судили и вас? Что же, когда ваше время придет, ваши мольбы о милосердии никто не услышит.
— Наше время? Как ты осмеливаешься так вызывающе разговаривать с нами?
— Вы приговорили меня к смерти, когда я умолял, и обрекаете на смерть, когда я перестал умолять. Что если я скажу: возьмите мой корабль, но оставьте мне жизнь?
— Мы не оставим тебе ни глотка воздуха!
— Вот как! Я буду более щедрым, чем ты, Эрешкигаль. Я сохраню одну жизнь; возможно, жизнь вон того испуганного маленького Кузнеца. Он не причинил мне вреда, и я думаю, он начинает догадываться, кто я такой. Да, один человек должен остаться в живых, чтобы рассказать обо всем, иначе наказание будет бесполезным.
— Ты думаешь напугать нас своими темными намеками и ложью? Окружайте его, джентльмены! Стюард, закройте вытяжку! Нельзя, чтобы драпировки впитали кровь, иначе загрязнится система воздухообмена.
Украшенные бриллиантами, лентами и татуировками рыцари и вавассоры, блестящие, улыбающиеся, размахивающие веерами, вытащили свои крюки и кортики и медленно окружили Сошедшего. Он негромко заговорил.
Он произнес голосом, полным божественного спокойствия:
— Кто, кроме искусственного интеллекта, обладает таким долголетием, что может попытаться навести порядок и законность во Вселенной, хотя бы для этого потребовались века? Цивилизация, джентльмены, — это привычка людей обуздывать свои жестокие природные инстинкты из страха перед возмездием, которого довольно, чтобы напугать их и привести к повиновению. Принести цивилизацию в дикую страну — непростая задача; а когда дикость царит на безграничных просторах, ужас также должен быть безграничным.
