Однако Лелит видела угол его полета. Ее великим даром было читать ход боя на межличностном уровне — танец равновесия и импульса, слабое мерцание глаз или легкое напряжение мышц, предвещающее новую атаку. Однако она повидала не меньше полей сражений, чем многие экзархи, и знала, как выглядит смерть. Яд шел за ней.
У нее было лишь мгновение, чтобы среагировать. Она так крепко вцепилась в шею Харавиксис, что тело друкари сжалось в комок, и она поняла, что ей сейчас вырвут горло, как раз в тот момент, когда Яд открыл огонь. Боеприпасы осколковой пушки впились в спину Харавиксис, а ведьма застыла и задыхалась, принимая на себя выстрелы, предназначенные Лелит.
Большинство из них.
Лелит застонала от боли, когда осколок ядовитого кристалла впился ей в бок. В отличие от многочисленных ударов, полученных Харавиксис, это был всего один выстрел, но этого было достаточно. Из раны тут же начали выползать раскаленные усики, с пугающей скоростью проникая в плоть Лелит, но ей было некогда думать об этом. Ножи — это хорошо, но иногда нужно что-то более дальнобойное. Она выхватила из кобуры взрывной пистолет Харавиксис и послала в сторону Яда хищный болт темной энергии как раз в тот момент, когда тот закончил свой путь и начал поворачиваться. Выстрел пришелся по внешней границе радиуса действия пистолета, но он задел один из двигателей скиммера, и машина начала неуверенно шататься.
— За ним! — прорычала Лелит, и те Кровавые невесты, которые не пали, бросились в бой со скоростью прирожденных хищников. Яд при обычных обстоятельствах легко бы их опередил, но сейчас он был поврежден и с трудом набирал скорость и высоту. Кровавые невесты Лелит с яростным воплем и кровожадными криками набросились на него, как стая охотящихся химер. Наводчик осколковой пушки повернул орудие, чтобы навестись на них, но залп осколковых пистолетов нашел бреши в ее броне и заставил ее рухнуть на палубу, корчась в судорогах. Пилот попытался оттащить машину, но грапнельные линии, которые использовались для фиксации дружественных транспортов, чтобы Кровавые невесты могли покинуть поле боя так же быстро, как и прибыли, теперь были развернуты, чтобы зацепить «Яд» и обеспечить путь для стремительно карабкающихся ведьм, желающих попасть на борт. Лелит увидел, как Зела вскочила на ноги и, спрыгнув с типично азурианской статуи, приземлилась прямо на машину с оружием наизготовку. Убийцам Лелит было не спастись.
Вопрос заключался в том, найдется ли противник для самой Лелит. Она находилась на пике жизненной силы, вызванной смертями и болью, которые она причинила, но даже друкари с таким заряженным метаболизмом с трудом смогли бы избавиться от последствий прямого попадания осколковой пушки. Она схватила голову Харавиксис обеими руками и затрясла ее, заставляя умирающую ведьму сосредоточиться на ней. На губах Харавиксис начали скапливаться капельки пены, а на глаза наползали темные брызги — токсины проникали в организм, — но в ней еще теплилась жизнь и сознание.
— Посмотри на меня! — прошипела Лелит, впитывая боль и страх. — Посмотри на меня, бесполезная мразь! Не будет тебе никакого гомункула! Ты не будешь жить! Та, Что Жаждет, ждет тебя, ты поняла меня?
Даже сквозь ядовитую дымку, затуманившую ее разум, Харавиксис явно понимала. Она пыталась пошевелить уже свинцовыми конечностями и говорить таким распухшим языком, что он едва помещался во рту. Отчаяние исказило ее лицо, когда она пыталась умолять, умолять тело, которое больше не подчинялось ей. Лелит заглянула в затуманенные глаза другой ведьмы и увидела, что Харавиксис чувствует приближение когтей Жаждущей Богини. Это был настоящий ужас — не тонкий, теплый поток, который вытекает из мон-кеев так же легко, как их телесные жидкости, а глубокий, холодный ужас древнего существа, которое всегда считало себя практически бессмертным и только сейчас по-настоящему осознало, насколько ошибочным было это предположение. Это был богатейший урожай страха, еще более питательный благодаря своей концентрированной природе. Харавиксис умирала достаточно медленно, чтобы она успела понять, что происходит, но достаточно быстро, чтобы не успеть с этим смириться.
Друкари никогда не могли смириться со смертью, потому что знали, что их ждет. Дети Темного города сражались до последнего вздоха, пытаясь устоять перед зовом бездны. Лелит впитывала все это, каждую йоту — каждую заминку дыхания, каждый мгновенный всплеск ужаса, когда ведьма задумывалась, не станет ли этот вздох последним, кратчайшие затишья, когда наступал следующий вздох, и новый всплеск страха, что он был еще более трудным и болезненным, чем предыдущий. Лелит прижалась к ней лицом и почувствовала момент, когда следующий вдох не наступил, когда глаза Харавиксис, уже не видящие ее, расширились и выпучились, словно таким образом они могли поглотить кислород, которого лишены ее легкие из-за сужения дыхательных путей и свернувшейся крови. Тело гекатрикс свело спазмом, мышцы сжались так сильно, что Лелит услышала, как кости под ними скрипят в знак протеста, и слабый свист дыхания в ее горле наконец полностью прекратился. Затем она обмякла.
Лелит глубоко вздохнула, не желая допустить, чтобы хоть малейшая частица страданий ее подопечной ушла от нее. Ее собственная рана бушевала в боку, пульсирующее ядро смерти стремилось захлестнуть ее, но она сопротивлялась. Рейд друкари мог набрать такой темп, что его было практически невозможно остановить: чем больше боли они причиняли, тем сложнее было их ранить, и тем быстрее они заживали от нанесенных им ран. Справиться с ее ранами мог бы и гомункул, и даже с учетом ее неуверенного положения в иерархии Комморрага все равно нашлось бы немало тех, кто с радостью помог бы Королеве Ножей. Все, что требовалось от Лелит, — это убедиться, что она останется в живых достаточно долго, чтобы добраться до одного из них.
Это означало, что она должна не только выжить под воздействием токсинов, но и сделать так, чтобы никто из ее подчиненных не решил, что она ослабла настолько, что может стать легкой добычей. При обычных обстоятельствах большинство считало бы, что быть под руководством Лелит Гесперакс — куда более верный путь к славе и изобилию, чем занять ее место, — более того, некоторые из них считали ее не иначе как богом, — но слухи о ее падении в глазах Асдрубаэля Векта могли изменить это мнение. В конце концов, разве у верховного владыки не найдется времени на Культ Раздора, если его больше не возглавляет Великий Суккуб, к которому он питал особую неприязнь?
Лелит знала, что это не так: именно ее особые способности заинтересовали Векта в первую очередь, и никакое другое существо не смогло бы сделать Культ столь же привлекательным для него, как она. Нет, Лелит знала, что она незаменима. Если убрать ее, то можно ослабить ярость Векта, но без ее репутации, защищающей их от множества других хищников, и без ее несравненных выступлений на Крусибаэле, которые приводили в восторг и умиление самые большие толпы, когда-либо собиравшиеся в Комморраге, они станут просто еще одним культом ведьм. Вопрос лишь в том, хватит ли у кого-то еще ума понять это, или их ослепят эгоизм и амбиции.
Она бросила труп Харавиксис на землю. Гекатрикс недолго осталось ждать, прежде чем ее душа будет отнята окончательно, ведь бесконечное высасывание ее сущности Той, Что Жаждет, шло полным ходом, а новых стимулов взамен отнятых не было. Она могла бы договориться с гомункулом: в Высоком Комморраге наверняка найдется мастер плоти, у которого хранится часть тела Харавиксис. Их гротескное искусство могло бы сформировать полностью функциональное тело, в которое можно было бы вложить душу мертвой ведьмы, если бы это было сделано вовремя.
Лелит не хотела этого делать. Харавиксис теперь принадлежала Иврейн, и ее разум был отдан на откуп пустым обещаниям жрицы о спасении, но она умерла далеко не под эгидой Иврейн. Жажда душ начала кусаться, как только они покинули Иннари, и Лелит не питала иллюзий, будто Иврейн собирает духов на таком расстоянии, даже тех, кто номинально присягнул ее дремлющему богу. Лелит не хотела, чтобы ее подчиненный преклонялся перед другим, так что пусть Харавиксис идет по дороге Иннари после смерти и смотрит, куда она ее приведет.
