Разговор, начавшийся со Святой Инквизиции, как-то незаметно свернул на совсем другие веши – это был излюбленный приём Тёмного, когда он чему-то учил Неясыть-Фесса.
– Трактат «О сущности инобытия» он написал за три месяца. Я не знаю, как ему это удалось. Он не ел, не пил и не спал. И не пользовался никакими источниками, не списывал ничего у древних. Он просто ставил опыты. С Тьмой. И, разумеется, ставил он их над самим собой. Как ты знаешь, после этого книгу сожгли. Инквизиция гонялась за списками по всему свету. – Он ехидно и зло растянул зубы в кривой усмешке. – Да только зря. О да, святые отцы сожгли многое, очень многое. Да только не всё. Кое-что уцелело.
– Здесь, у вас? – тотчас спросил Неясыть.
– За кого ты меня принимаешь? – возмутился Даэнур. – Неужели я буду настолько глуп, что стану хранить здесь, в Академии, хоть что-то запрещённое?
– Но у вас, учитель, у вас же есть и трактаты о пытках, и о ритуальном мучительстве, о жертвоприношениях, о…
– По сравнению с трактатом Салладорца, – сухо отрезал Тёмный, – всё это не более чем детские страшилки.
Фесс невольно поёжился. Что же такого сумел написать этот Эвенгар!
– О том, как сделать себя частью Тьмы, ученик. О том, как жить вечно, отказавшись от себя – частицей исполинского, на всю вселенную раскинувшего океана. Не видеть, не слышать, не осязать – но при этом знать всё.
– Это… это… – задохнулся Фесс.
– Ты схватываешь всё на лету, мой мальчик. Да, ты прав, Эвенгар открыл формулу бессмертия. Маги живут долго, но они – отнюдь не бессмертны. Рано или поздно их сила истаивает и они гибнут. Так вот! – Фессу показалось, что мрак вспороли две жёлтые молнии, вырвавшиеся из глаз Тёмного. – Эвенгар доказал, что Свет бессмертия дать не способен. Только Тьма. Естественно, этого ему простить не могли. Его выследили… неудивительно, поскольку на это брошена была вся Инквизиция, – однако ловцам не досталось и трупа. Я не знаю, что там произошло в деталях, но думаю, что Салладорец просто привёл в действие составленные им самим заклятья. И ушёл. Они даже могли подумать, что убили его. Полагаю, он каким-то образом убедил их в этом, потому что охота прекратилась. Да и я… – Тёмный вздохнул, – я тоже понял, что его нет в живых. Перестал ощущать его. Однако в самые тёмные ночи, зимой… – голос Даэнура упал до шёпота, – мне кажется, я слышу его зов. Он… он счастлив. И хочет, чтобы я, его наставник, тоже присоединился к нему. И, как знать, быть может, в один прекрасный день я и впрямь увижу его и наконец-то расспрошу, как ему тогда удалось достичь всего этого.
«А я бы не присоединился. Никогда», – подумал про себя Фесс.
– В общем, этот трактат считается уничтоженным. Ты не найдёшь его нигде, скажу больше – его поиски могут оказаться гибельными. Когда Салладорца… когда Салладорец ушёл, многие из его последователей держались ещё почти целый век – до тех пор, пока последние копии трактата не попали в руки Инквизиции. Но ещё много лет спустя само название «О сущности инобытия» служило отличной приманкой. На неё ловили недовольных, тех, кто попытался идти своим путём.
– Нашим путём? – с нажимом спросил Фесс.
– Да. – Жёлтые глаза на миг опустились. – Путём Ночи, под невидимыми для прочих звёздами.
«Понятно, – подумал Фесс. – Наживка для любопытных – но, если хватать всех, кто потянется к трактату, зачем вообще нужен факультет?»
Чуть поколебавшись, он повторил это вслух.
– Они хотят приручить Тьму, Неясыть. Они страшатся её, но, как умные люди, пытаются противопоставить ей знание. Мы изучаем Мрак, а они изучают нас. Разве ты не понял еще, что каждый твой шаг становится известен милорду ректору?
– Понял, и давно, – сухо заметил Неясыть. – Только, по-моему, толку им от этого немного.
– Я тоже так думаю, – кивнул Тёмный. – Кстати, Неясыть, если б даже у меня и был здесь трактат Салладорца, читать его тебе ещё рано.
Фесс удивленно вскинул брови.
– Рано? Не думал, что к знанию применимо это слово. Я могу не понять, но…
– В том-то и дело, – медленно сказал Даэнур, – что ты как раз всё и поймёшь. И можешь захотеть… уйти. У тебя сильный и редкий дар, ты прирождённый маг, ты смог бы воплотить в жизнь рецепты и прописи Салладорца, но…
– Оставил бы тебя без ученика?
– Да, – кивнул декан. – Прости, Неясыть, но судьба не для того послала тебя мне, чтобы ты превращался в микрочастицу Великого Мрака!
– Вы верите в судьбу, наставник?
– Не слишком, Неясыть, не слишком. Просто я очень уж долго прожил среди людей. Поневоле перенимаешь вашу речь… А в судьбу я не верю. Впрочем, непохоже, чтобы в неё верил и милорд ректор. Ты заметил, что среди мэтров – не говоря уж о деканах – нет ни одного астролога или предсказателя?
Фесс кивнул. Разговор вился прихотливой нитью, ныряя то вправо, то влево, сплетая удивительный узор, по которому, словно по книге, можно было читать творимую прямо сейчас историю этого мира.
– Так вот, – Тёмный склонился к самому уху Фесса. – милорд ректор считает, что никаких пророчеств быть не может. Можно предсказать, что, если уронить камень, он упадёт наземь, не больше. А всякие там великие и грозные пророчества – мол, не больше чем сказки, которыми раньше жрецы-язычники пугали тёмных людей. Правда, есть так называемые «Анналы Тьмы»… в них милорд ректор верит. Но – не больше. Не больше, – с нажимом повторил Тёмный, так, словно хотел, чтобы Неясыть-Фесс покрепче запомнил его слова.
Фесс запомнил. Накрепко.
Среди всех прочих разношёрстных волшебников, обретавшихся на факультете общего волшебства, хронисты оказались, наверное, самой тихой и нетребовательной кафедрой, несмотря на то что магам знание истории необходимо было как воздух. И лекции походили скорее на байки, что рассказывают друг другу путники, которым случилось скоротать вместе ночь у походного костра.
Фесс узнал о времени, когда сюда пришли все нынешние расы и народы. Откуда они взялись, оставалось для магов Академии вечной загадкой – по промыслу ли Спасителя или же существует и в самом деле великая совокупность иных миров? Выдвигались веские аргументы в пользу как одной, так и другой версий.
Древняя история была полна, как и положено, войн, крови, предательства и мук. Иначе, наверное, и не бывает, когда зачастую единственный способ выжить – это убить и отобрать. Трудно судить древних за дикость, говорили хронисты. Мы сами, нынешние, вроде бы покончившие со всеобщими войнами, когда, бывало, весь мир вцеплялся друг Другу в глотку, мы ничем не лучше. Частые смуты в Эгете. Семиградье то и дело воюет с пиратами Волчьих островов, Мекамп с Салладором искоса смотрят друг на друга, и вдоль границы нет-нет да и вспыхивают кровопролитные схватки; восточные номады вторгаются в пределы того же Мекампа или, перевалив через горные рубежи Салладора, предают огню его цветущие оазисы; раньше вовсю пылала междуусобица на Правой и Левой Клешнях, пока новоявленное царство не положило этому конец.
