— Очень уж скучно целыми днями лежать в кровати, — неопределенно ответила Юлька. Настоятельница помялась, потом присела за стол, повертела в руках заготовку из проволоки. Своим носатым профилем и горбом она напоминала добродушную, просветленную Бабу-ягу.
— Украшения — великая вещь для женщины, — сказала она с улыбкой. — Радуют, привлекают, служат залогом любви… Ведь верно?
Юлька настороженно кивнула. В то, что мать Мириам вдруг решила поболтать о девичьих глупостях, верилось с трудом. У настоятельницы явно была какая-то скрытая цель, и ход разговора Юльке не нравился.
— Залогом любви, — задумчиво повторила мать Мириам. — А некоторые способны даже менять внешность. Например, цвет глаз…
Юлька непроизвольно зажмурилась, будто пыталась скрыть свои разноцветные радужки. Настоятельница тихо рассмеялась.
— Удивительно! — воскликнула она. — Одна маленькая фигурка из серебристого металла — и глаза причудливо меняют цвет, а мужчины сходят от тебя с ума. Конечно, мне грешно думать о таких вещах, но…
Юлька молчала, не зная, что говорить. Неужели она сбежала с базы ЦРУ лишь для того, чтобы кто-то снова вымогал у нее Броненосца? И она еще уговаривала, чтобы ей отдали посылку! Лучше бы она сгинула в недрах почты…
— Дайте мне посмотреть на нее, — попросила настоятельница. — Всего лишь посмотреть. В конце концов, я из-за нее оказалась здесь, во власти Зверя… Ну же! — она хищно наклонилась к Юльке, и девушка отшатнулась. — Дай мне Обезьянку!
— Обезьянку?! — невольно воскликнула Юлька и застыла с раскрытым ртом. — Обезьянку?
— Я знаю, она у тебя, я вижу это по твоим глазам, по исходящей от тебя силе…
— Мать Мириам, — начала было говорить Юлька и осеклась. Глаза ее широко раскрылись. — Мириам! Горбатая Мириам! — Она в ужасе вскочила, переворачивая коробки с бусинами. — Да вам же двести лет в обед, вы же помереть должны были давно!
Сухой дребезжащий смешок был ей ответом.
— Мне сто двадцать семь, — проговорила настоятельница. — Но мою честную старость, мою честную смерть пожрал Зверь! Твоя бабка швырнула меня в его объятия! Наглая девка, что ублажала коммунистов и людоедов, подняла руку на меня, старуху! Мне было за семьдесят, и я готова была мирно сойти в могилу, лишь бы только получить хотя бы ненадолго… лишь бы только…
— Вы, наверное, ее достали совсем, — ответила Юлька. — Не могла она…
— Могла, могла, — перебила ее Горбатая Мириам. — Сначала эта падшая женщина, Фатин, не захотела отдать мне Обезьянку и сбежала, и я больше полувека скиталась по всей Африке, и видела кровь, и смерть, и беды, и ничего не могла поделать… а когда я уже старухой настигла ее — она снова ускользнула… и…
Настоятельница вдруг всхлипнула.
— Извините, но зачем вам в семьдесят лет была нужна Обезьянка? — осторожно спросила Юлька и покраснела. — Вам же уже… ну, вряд ли чего-то такого хотелось, правильно?
— Ты глупа, как и все твои предки, — сердито ответила Горбатая Мириам. — Волшебный дар попал не в те руки… как часто бывает в этой несправедливой жизни. Власть над миром принадлежит мужчинам, но они тупы и злобны, и если бы добрая женщина смогла управлять ими…
Юлька слушала Горбатую Мириам, раскрыв рот. Она-то думала, что Обезьянка нужна была ей для того, чтоб наладить свою жизнь — кошмарную жизнь горбатой, некрасивой женщины в Африке начала двадцатого века. А оказалось — у Горбатой Мириам были планы посерьезнее. Старушка мечтала причинять добро в масштабах континента, а то и всего мира. Юлька зажала рот ладонью, чтоб не рассмеяться. Впрочем, очень быстро ей стало не смешно. Вряд ли старуха была настолько наивна. Скорее — придумала себе оправдание, великую цель, для которой все средства хороши…
А Горбатая Мириам продолжала говорить:
— Но Фатин рассмеялась мне в лицо и сказала — нет, не видать тебе моего наследства, и не видать тебе объятий этого доброго русского, а я любила его, я его с первого взгляда полюбила… И тогда я прокляла ее, и всех ее дочерей, и внучек, и так на много колен вперед, чтобы были они все несчастны в любви, как я, и никогда…
— Ах ты старая стерва! — не удержавшись, воскликнула Юлька. Ну ничего себе! Бедная бабушка, бедная мама… бедная она сама, Юлька. «Так, — подумала она. — Как выберусь отсюда — первым делом надо будет найти Сергея и извиниться за все мои истерики. Вернее, получается, не мои истерики. Надо же — своими руками все ломала… Расскажу ему, а потом — как получится…» Она хотела было помечтать о том, как получится, но оборвала себя.
— А ее внучка, эта здоровая кобыла, Бекеле-Гумилев, толкнула меня, когда я попросила Обезьянку, и крикнула: вот тебе твоя любовь! И я оказалась в объятиях Зверя, и он принял меня в свой дом, и дал мне хлеб, и согрел своим взглядом, но даже он не возжелал меня…
Горбатая Мириам захихикала, глядя в стол, и Юлька окончательно рассвирепела.
— Так. Во-первых, Обезьянки у меня нет, — сказала она. — А там, где она есть, вам ее не достать. Да и поздно, мать-настоятельница. А во-вторых…
— А во-вторых, сейчас мать Мириам пойдет отдыхать, в ее возрасте вредно так волноваться, — раздался голос от дверей, и в мастерскую вошла Таня. — А потом я отвечу на все ваши вопросы, сеньорита Морено.
— Так вы знакомы с матерью Мириам? — с любопытством спросила Таня. Юлька отложила в сторону бусины и задумалась.
— Не совсем так, — сказала наконец она. — Но с ней были знакомы моя бабушка и ее бабушка… и это было в Африке. Так что я ничего не понимаю, — она беспомощно взглянула на Таню. — Не понимаю, как такое может быть. Как она здесь оказалась?
— Никто не знает, — ответила Таня. — Одна из сестер подобрала ее, когда ездила в Ятаки за продуктами, около десяти лет назад. Она была в тяжелом шоке и все твердила об объятиях Зверя, как сейчас. Естественно, ее место было рядом с нами. — Таня помолчала. — Душевное потрясение было слишком сильно, и бедняжка так и не оправилась, — с жалостью добавила она. — Большую часть времени она — образец ясного ума и здравого смысла, но иногда у нее случаются такие приступы… Обычно сестры, узревшие Чиморте, рано или поздно приходят в себя…
Юлька почувствовала, как по спине бегут мурашки, и усилием воли отогнала поднимающуюся со дна памяти тьму. Сестры, узревшие Чиморте… и она — одна из них?
— Не понимаю, — проговорила Юлька и, чтобы отвлечься, снова принялась нанизывать бусины.
— С тех пор, как я привезла вас в монастырь, мать Мириам была не в себе, и теперь я догадываюсь почему. Я ждала приступа, и вот… Говорите, Африка? Но вы же русская.
Юлька взглянула на Таню, пытаясь понять, можно ли ей доверять. Очень хотелось рассказать об истории своей семьи и собственных приключениях, но… Вдруг Тане тоже позарез нужна Обезьянка, или Броненосец, или какой-нибудь еще предмет?
— Думаете, можно ли говорить правду этой подозрительной индейской женщине? — насмешливо улыбнулась Таня. Юлька отрицательно качнула головой, но монахиня лишь махнула рукой. — Я знаю про Броненосца. Я же за вами ухаживала, пока вы лежали в бреду. А мать Мириам надеялась заполучить от вас другой предмет с похожими свойствами, правильно?
Юлька кивнула.
— Знаете, я единственная из сестер прочла все, что хранится в нашей библиотеке, — неожиданно сказала Таня. — Я знаю всю историю этого монастыря, начиная с событий, которые привели к его постройке. Я очень много знаю… — Таня задумалась, покусала губу. Потом резко вскинула голову, будто что-то решив. — Не надо ничего говорить ни мне, ни тем более другим сестрам, — сказала она. — Храните предмет в тайне. Особенно от одного человека, он сейчас живет в Ятаки, но у него может хватить наглости заявиться и сюда. Его зовут Ильич Чакруна. Это из-за него я оказалась здесь. Из-за него и из-за фигурки Броненосца, о которой он мечтал… Вы неплохо рисуете, — внезапно сказала Таня, посмотрев на Юлькины наброски. — Это славно, сможете делать ретаблос для сестер…
— Я не хочу рисовать ретаблос, — сказала Юлька. — Я хочу уехать. Мне давно уже пора домой.
