Вальтекс изучает данные по Огрызу. Он действительно обозначен как родной мир Захватчиков, но если информация верна — а в Империуме никогда не бывает абсолютно достоверных предположений, — то он все еще восстанавливается после разрушительной атаки эльдари мира-корабля Алайток, и Орден в настоящее время базируется на флоте. Огрыз относительно слабо защищен, но его склады забиты под завязку для использования Орденом в будущем: мало найдется более заманчивых целей для Красных Корсаров.
Вот новая ловушка для Гурона. Если он откажется от такой легкой цели, то станет ясно, что он опасается усиления власти Вернгара, но если он примет предложение Вернгара, то, скорее всего, позволит Отступнику одержать еще одну заметную победу, а это значит, что он почти наверняка возглавит действия в Чогорисе. Как только это произойдет, дни Гурона на посту командира закончатся.
Гурон некоторое время постукивает пальцами по столу гололита, затем поднимает взгляд на Вернгара.
— Как поживает Честь Макрагга?
— Очень хорошо, — отвечает Вернгар с широкой улыбкой. Машинный дух оказался более послушным, чем вы опасались.
— Превосходно, — говорит Гурон. — Учитывая это, я возьму его в качестве своего флагмана.
Улыбка Вернгара застывает.
— Ты можешь возглавить атаку на Огрыз, лорд Вернгар, — говорит ему Гурон. — А я буду оценивать твою компетентность, чтобы понять, готов ли я позволить тебе вести войска на Чогориса. Он нажимает руну, и гололит вспыхивает. — Все свободны.
На мгновение Вальтекс уверен, что Вернгар собирается устроить переворот здесь и сейчас: активировать Демон Бури, наброситься на Кровавого Грабителя и попытаться забрать его власть вместе с головой. Но тут улыбка Отступника оживает, он кланяется и удаляется вместе со своими спутниками. В конце концов, Гурон только что дал ему все, о чем он просил.
Вальтекс не уходит вместе с остальными. Он ждет, пока за ними закроется дверь, и обращается к Гурону, но Кровавый Грабитель говорит первым.
— Ты снова собираешься предупредить меня о его амбициях, Арменней?
— Сомневаюсь, что тебе нужно мое предупреждение, чтобы увидеть это, повелитель, — говорит Вальтекс. — Меня беспокоит то, как ты собираешься с ним справиться, ибо мне ясно, что он намерен низвести тебя до безвластного положения, прежде чем сместить.
— Честолюбие — хорошее качество в меру, — хмыкает Гурон. — А вот высокомерие — нет. У Вернгара в избытке и того, и другого, и это ему дорого обойдется.
— Ты ждешь, что он потерпит поражение, а он никогда не терпит поражения настолько, чтобы это имело значение, — говорит Вальтекс. Он говорит открыто, более открыто, чем обычно, но он обеспокоен. Гурон Черное Сердце — чудовище; он злобен, мстителен и безжалостен. Но в глазах Вальтекса он предпочтительнее Вернгара Отступника. — Пока ты ждешь подходящего момента для удара, он готовит позицию, с которой твой удар будет отражен!
— Не смей читать мне лекции о войне, Магистр Кузницы! — Гурон с рычанием надвигается на Вальтекса, и внезапно старый сломленный воин исчезает, сменившись покрытым шрамами злобным существом, вокруг которого кружатся темные ветры колдовства. Вальтекс стоит на своем, но ненависть в глазах Кровавого Грабителя заставляет его задуматься, хотя он подозревает, и надеется, что не он является его целью.
— Я не побежден, — прорычал Гурон, хотя Вальтекс чувствует, что необходимость заявлять о таком факте ставит под сомнение его правдивость. — Вернгар — ребенок, который думает, что раз он провел пару десятилетий, живя в Мальстриме, и все понял. Его понимание ограничено, а отсутствие перспективы делает его предсказуемым и уязвимым.
Хамадрия стрекочет с его плеча, Гурон улыбается и произносит слова, которые, как надеялся Арменней Вальтекс, он никогда не услышит.
— У меня ещё осталась последняя сделка, которую я могу заключить. Я буду в своих покоях. Не прерывай меня, если тебе дорога твоя душа.
Шестнадцать
Когда-то Огрыз считался безопасным местом, удаленным от Мальстрима, но появление Великого Разлома изменило это мнение. Кошмары, галлюцинации и прочие малообъяснимые явления участились с тех пор, как огромный зеленый шрам прорезал небо, а призраки и случайные мертвоглазые ревенанты стали беспокоить несчастных жителей, тогда как раньше от таких историй отмахнулись бы как от детских сказок.
И все же люди не могут не приспосабливаться. Отчаяние охватило планету в первые дни Ноктис Аетерна, когда казалось, что надежда потеряна, но отчаяние — не то состояние, которое может длиться вечно: разум либо ломается, либо эволюционирует, чтобы как-то справиться с ним. Те, кто пережил первые панические настроения, нашли способ жить в новой реальности, и по мере того, как темная волна спадала, а из Империума снова стали приходить вести, появлялась новая надежда. Огрыз больше не был одинок, а Робаут Жиллиман вернулся и возглавил крестовый поход, чтобы вновь возжечь пламя Империума!
Поэтому, когда Честь Макрагга появляется из варпа, первая реакция тех, кто следит за вершинами планеты, — безудержная радость. Проходит несколько секунд, прежде чем они понимают, что корабли, которые идут с ней, не являются кораблями Ультрамаринов или даже частью какой-то более крупной оперативной группы. Большинство из них когда-то были имперскими кораблями, и их формы и классы все еще можно определить, но они больше не служат своим старым хозяевам. Теперь они — всадники на крыльях бури.
И они несут с собой эту бурю.
Когда флот Красных Корсаров обрушивается на звездный форт класса Ласкар «Око Императора», стоящий у луны Огрыза, защитники замечают, что звезды расплываются. Разноцветное пятно Мальстрима, ставшее самой яркой точкой на небе, кроме звезды системы, кажется, почти смеется над ними.
Офицер-оружейник Дантус Ибер отчаянно хмурится, глядя на экран, где, несмотря на бурю контактов, его система наведения решительно отказывается засечь хоть один из них. Он отчаянно шепчет гимн точности и наносит ритуальный удар по боку когитатора — он не техник-священник Марса, но нельзя работать с оружием тридцать лет, не научившись кое-чему, но безрезультатно. Он даже не может заставить дух машины осознать, что перед ним то, во что он должен стрелять, не говоря уже о том, чтобы заставить его выбрать реальную цель.
— Огонь! — кричит его комм-бусина. — Огонь!
— Машинный дух не отвечает! — говорит Дантус, и теперь до его слуха доносятся другие голоса, сообщающие о тех же проблемах. На Оке Императора есть орудия, которыми управляют сервиторы, а также такие же артиллеристы, как он, но, судя по отрывистым, жужжащим сообщениям надсмотрщика Магоса Хекета, их системы работают не лучше, чем его.
— Мне все равно, что делает или не делает дух машины, я хочу, чтобы эти орудия стреляли! Даже если вы не попадете в этих ублюдков, я хочу, чтобы они знали, что мы пытаемся!
— Да, сэр, — пробормотал Дантус, торопливо прокручивая в голове протокол прямой стрельбы. Он никогда не делал этого вне тренировок: ему нужно умиротворить дух наведения, прежде чем он позволит ему стрелять без подтвержденной фиксации; затем ему придется вручную перемещать оружие с помощью регуляторов угла наклона и рысканья, которые, как он вдруг убедился, не получили свою дозу смазки во время последнего ритуала технического обслуживания…
Он смотрит вверх и в обзорный экран на световые пятна, составляющие атакующий флот. Отсюда они кажутся такими маленькими и незначительными, но показания приборов говорят ему о том, какой опасности он подвергается. Позади них Мальстрим зевает.
И тянется к нему.
Он не движется, как Дантус Ибер мог бы выразиться: он не увеличивается в размерах, и его профиль на фоне тьмы за окном не меняется. Тем не менее, когда он смотрит на него с открытым ртом, он чувствует, как что-то касается его сознания. Легкое, как перышко, прикосновение, которое проходит почти сразу же, как появилось, а когда исчезает, он…
Он…
— Ибер! Почему ты не стреляешь?
