IX
ПУТЕШЕСТВИЕ
Посетители Черного рынка отреагировали по-разному, когда той же ночью там появился один из хозяев — воин легиона. Большинство замерли как вкопанные, гадая, где, кто и какое преступление совершил, и опасаясь, что грядет кара за их собственные прегрешения. Некоторые склонили головы в приветствии, некоторые подобострастно опустились на колени. Кое-то обратился в бегство, едва завидев во тьме алое свечение глазных линз на шлеме воина. В основном это были рабочие с машинных палуб, перемазанные в масле; они кинулись врассыпную по коридорам, выходившим из кубрика.
На их бегство никто не обратил внимания. Толпа расступилась перед воином, и он подошел к своей цели — мужчине, на лотке которого были разложены куски белой ткани и амулеты, сплетенные из женских волос. Люди, стоявшие рядом, в знак уважения приглушили свет переносных ламп.
— Аркия, — произнес воин. Вокс превратил его голос в утробный рык, вокабулятор шлема добавил скрежета. Мужчина испуганно отшатнулся и остался стоять на месте только из упрямой гордости.
— Господин?
Воин подчеркнуто медленным движением потянулся к гладию в ножнах на голени. Достал его и, не отводя взгляда от взмокшего мужчины, прорычал еще три слова:
— Возьми этот меч.
Талос бросил гладий на стол. Меч лязгнул, с краев лотка посыпались мелкие безделушки; стальной клинок, длиной в руку человека, в тусклом свете ламп поблескивал золотом.
— Возьми его. Я должен увидеться с техноадептом, а вместо этого трачу время здесь. Поэтому бери меч, смертный. Мое терпение имеет предел.
Мужчина подчинился и нерешительно взял гладий.
— Господин? — снова спросил он, и теперь его голос дрожал.
— Оружие в твоих руках было изготовлено на Марсе во времена, которые почти все нынешние обитатели Империума считают достоянием легенд. Этот клинок обезглавил множество мужчин, женщин, детей, ксеносов и диких тварей. Я сам, своими руками, вогнал его в сердце человека, который правил целым миром.
На короткой цепи с толстыми звеньями, прикрепленной к поясу воина, висел шлем. Одним рывком легионер сдернул его с цепи и также с грохотом бросил на стол. Красный керамит исцарапан и измят, зеленые линзы треснули; шлем воззрился на Аркию мертвыми окулярами.
— Этот шлем — все, что осталось от воина, который убил твою дочь, — сказал Талос. — Я сам прикончил его в одной из стычек, что разгорелись на палубах, когда мы бежали с Крита. Когда все было кончено, я отрубил ему голову тем самым мечом, который ты сейчас едва можешь поднять.
С трудом удерживая гладий, торговец положил его на стол.
— Господин, чего вы хотите от меня?
— Говорят, что ты сеешь недовольство среди смертных в команде. Утверждаешь, что корабль проклят, и всех на его борту ждет та же судьба, что настигла твою дочь. Это так?
— Знамения…
— Нет, — Талос усмехнулся. — Не смей заикаться о «знамениях», если хочешь дожить до конца нашей беседы. Или ты скажешь правду, или замолчишь навсегда. Ты действительно пытаешься убедить других в том, что «Завет» проклят?
Дыхание Аркии облачком тумана повисло в холодном воздухе.
— Да, господин.
— Хорошо, — воин кивнул. — На это я не сержусь. Рабы имеют право на собственные чувства и мнения, пусть даже ошибочные, если при этом они не забывают о своих обязанностях. Какие твои обязанности, Аркия?
— Я… — Уже не молодой мужчина сделал шаг назад. — Я просто чернорабочий. Делаю все, что мне прикажут.
Талос сделал шаг вперед. Работающий доспех издавал гул, от которого ныли зубы.
— А тебе приказывали читать команде проповеди о вечном проклятии?
— Не убивайте меня, господин, пожалуйста.
Талос пристально посмотрел на мужчину с высоты своего роста:
— Я не убивать тебя пришел, идиот. Я пришел, чтобы кое-что тебе показать и преподать урок, который все мы должны усвоить, если хотим выжить в таких условиях и при этом сохранить рассудок. — Он указал на шлем. — Тот воин убил твою дочь. Разрубил ее надвое. Но и в этом случае она бы прожила еще несколько мгновений — мгновений столь мучительных, что ты даже не можешь себе представить. А твоя жена, ведь она тоже погибла во время того нападения? Погибла от меча Кровавого Ангела? Если они с твоей дочерью были вместе, скорее всего, их зарубил один и тот же воин.
Талос обнажил собственный меч — огромный, в рост человека. Когда-то он вырвал это оружие из рук павшего героя, тоже из Кровавых Ангелов. Серебро и золото, отполированные до блеска, крылья, украшавшие рукоять: настоящая мастерская работа, настоящий бесценный шедевр. Талос медленно и аккуратно опустил клинок на плечо мужчины, так что лезвие почти касалось шеи.
— Вероятно, это последнее, что они обе видели в этой жизни. Над ними возвышается воин без лица, меч занесен и вот-вот разрежет их, разрубит пополам.
Глаза мужчины наполнились слезами. Он моргнул, и по щекам пробежали блестящие полоски влаги.
— Господин, — только и сказал он. Всего одно слово.
Во взгляде несчастного Талос прочитал немой вопрос.
— Я пришел, чтобы успокоить твои сомнения, Аркия. Я сделал все, что мог. Разорвал ее убийцу на куски. Съел его сердце, и с его кровью присвоил себе и его память. Ты потерял дочь и имеешь право чувствовать горе. Останки этого убийцы — вот они, прямо перед тобой. Возьми меч. Разбей шлем. Отомсти, если так этого жаждешь.
— Я хочу не мести, господин, — мужчина наконец вновь обрел дар речи.
— Нет. — На лице Повелителя Ночи, скрытом под шлемом, растянулись в улыбке едва зажившие мышцы. Он соврал Октавии: на самом деле лицо превратилось в маску постоянной гнетущей боли. Он подумывал даже о том, чтобы удалить кожу с левой стороны черепа, лишить нервы чувствительности и заменить рубцовую ткань элементарной аугметикой. Непонятно, почему он никак не может на это решиться.
— Если месть для тебя не имеет смысла, — продолжил Талос, — значит, ты просто недостаточно страдал. Каждый раз, когда мы зализываем новые раны и ждем, что они излечатся, нас поддерживает единственная надежда — на отмщение. Эту истину принимают все на корабле — как смертные, так и сверхлюди. Все, кроме тебя. Только ты думаешь, что судьба обошлась с тобой суровее, чем с остальными. Только ты, прячась в тени, призываешь к раздору, забывая при этом, что в этой же тьме живут твои хозяева. Тени говорят с нами, Аркия. Помни, человечек: на этом корабле с предателей заживо сдирают кожу.
Теперь Талос говорил не только ради Аркии: он развернулся к толпе, что собралась вокруг, хотя и обращался по-прежнему к отцу, лишившемуся дочь.
— Так что признайся, почему ты бормочешь свои изменнические речи — потому что в своем эгоистичном горе думаешь, что никто, кроме тебя, не терял столь многое, или потому что и вправду веришь, что другие пойдут за тобой на восстание против легиона?
