— Так что признайся, почему ты бормочешь свои изменнические речи — потому что в своем эгоистичном горе думаешь, что никто, кроме тебя, не терял столь многое, или потому что и вправду веришь, что другие пойдут за тобой на восстание против легиона?
— Моя дочь…
Вихрь движения, урчание сервоприводов: секунду назад Повелитель Ночи стоял перед толпой, повернувшись спиной к Аркии, а в следующий миг плачущего мужчину уже вздернули в воздух за седеющие волосы, так что ноги болтались над палубой.
— Твоя дочь — одна из многих сотен, кто погиб в ту ночь, — прорычал легионер. — Погиб на корабле, который теперь разваливается на ходу из-за повреждений, полученных как раз тогда. Хочешь, чтобы я извинился за то, что не смог ее защитить? Или и этого будет мало? Что если мои слова, пусть даже искренние, все равно покажутся тебе такими же бесполезными, как и месть? Если я извинюсь, это вернет ей жизнь?
Талос отшвырнул мужчину от себя, и тот рухнул на стол, который опрокинулся под его весом.
— В ту ночь, когда ты лишился дочери, мы потеряли несколько десятков воинов. Воинов, которые когда-то ходили по самой Терре и смотрели, как рушатся стены Императорского дворца. Эти воины целую вечность сражались на войне, которую невозможно выиграть, и держались только во имя мести. В ту ночь потери среди смертных в команде исчислялись сотнями. В ту ночь каждый человек на этом корабле лишился кого-то или чего-то дорогого, но все они справились со своим горем ради шанса на отмщение. Но не ты. Ты просто не можешь не твердить всем и каждому, что по сравнению с твоим их горе — ничто. И именно ты нашептываешь остальным, что нужно жить в паническом страхе перед тем, что может вообще не случиться.
Талос вернул оба клинка в ножны и покачал головой:
— Я скорблю о твоей дочери, человечек, скорблю о том, что ее жизнь оборвалась, а вместе с ней — и все, что она значила для нас в этом злосчастном прибежище, которое мы не можем покинуть. Мне жаль, что в качестве утешения я мог дать ей лишь возмездие. Но давай окончательно проясним одну вещь, смертный. Ты живешь только потому, что мы позволяем тебе жить. Ты родился в империи, которую построили мы, и ты служишь, чтобы мы смогли ее разрушить. Можешь нас ненавидеть. Можешь презирать. Нам нет и не будет до этого дела, даже если мы проливаем кровь, защищая тебя. Учти вот что, человек: ты не смеешь ставить свое горе выше страданий других. Дураки всегда становятся жертвами варпа, а ядовитые мысли притягивают нерожденных.
Люди завороженно слушали; повернувшись к ним, Талос по очереди посмотрел на каждого из собравшихся здесь рабов.
— Течения варпа, по которым мы движемся, суровы, и не буду обманывать вас насчет того, что ждет в конце пути. «Завет» истекает кровью, ему срочно нужен ремонт. Мы приближаемся к докам в Зенице Ада — месте, которое у некоторых из вас точно не вызовет радостных чувств. Как только мы причалим, запритесь в каютах и не выходите, если только этого не потребуют ваши обязанности. Если у вас есть оружие, носите его с собой постоянно.
Вперед выступил один из рабов — новичок с «Ганга»:
— Что происходит?
Талос повернулся к нему, вгляделся в небритое лицо — и только тогда понял, что все это время говорил на нострамском. Новички теперь составляли половину команды, а этого мертвого языка они не знали.
— Неприятности, — сказал Талос на низком готике, презренном языке Имперума, в употреблении которого он постоянно практиковался с тех пор, как на корабле появилась Октавия. — Мы направляемся в гавань, которую ренегаты выстроили в самом сердце имперского пространства. До прибытия осталось всего несколько часов. Есть вероятность, что во время стоянки в доке корабль попробуют взять на абордаж. Если это произойдет, защищайте «Завет» изо всех сил. Восьмой легион — не самые великодушные из хозяев, но по сравнению со сбродом, который нам придется считать союзниками, мы — настоящие святые. Подумайте об этом, если у вас вдруг появится желание сбежать.
Напоследок Талос еще раз обратился к Аркии:
— А если ты, человечек, решишь перейти от трусливых наговоров к чему-то большему и в своем эгоизме еще раз бросишь вызов легиону, то я сам срежу с твоих костей сначала кожу, а потом и мясо. Твой скелет повесят прямо посереди этого зала — в назидание остальным. Если ты понял меня, то кивни.
Мужчина кивнул.
— Мудрое решение, — одобрил Талос и вышел из зала. Оказавшись во тьме коридора, он проговорил по открытому вокс-каналу всего четыре слова:
— Первый Коготь, ко мне.
Сидя в центре пустой комнаты, он медленно раскачивался взад и вперед, сжав голову дрожащими руками и шепча имена богов, которых ненавидел.
Искаженный помехами вокс-сигнал донес до него призыв одного из братьев.
— Я иду, — ответил Узас, вставая.
Он опустил огромный клинок и переключил спусковой рычаг, останавливая движение цепного полотна. Мотор в рукоятке меча продолжал работать на холостом ходу, а воин слушал сообщение, которое брат передал по воксу. Кожа чесалась от пота, который постепенно впитывался в абсорбирующую ткань комбинезона под доспехом.
— Скоро буду, — передал ответное сообщение Ксарл.
Перо, царапающее пергамент, заскользило медленнее, а потом и вовсе остановилось. Воин посмотрел на шлем с лицевым щитком в виде черепа, лежавший на столе перед ним; шлем уставился на него немигающим взглядом. Воин неохотно вернул перо в чернильницу, посыпал пергамент мелким песком, чтобы подсушить чернила, и лишь затем включил вокс-связь в горжете:
— Как прикажешь, — сказал Меркуциан.
Он бродил по коридорам корабля и вглядывался во тьму сквозь красное стекло глазных линз и мерцающее перекрестье белых линий целеуказателя. На ретинальном дисплее высветилась руна: глиф с именем его брата мигал, настойчиво привлекая к себе внимание. Движением век он активировал руну, чтобы ответить:
— Что стряслось?
— Собираемся в Зале памяти, — ответил Талос.
— Скукота какая. А зачем?
— До того как мы причалим, хочу услышать полный перечень необходимых ремонтных работ.
— Вот я и говорю, — подтвердил Сайрион, — скукота же.
— Просто шагай сюда. — После этого Талос отключился.
Божественные механизмы наполняли Зал памяти гулким эхом: сервиторы что-то поднимали или тянули, сверлили или забивали. Все они носили черные туники с капюшонами, на спине у каждого — крылатый череп, символ легиона. Нострамские глифы, вытатуированные у некоторых на лбу, указывали, что это бывшие рабы, в наказание за мелкие проступки подвергнутые лоботомии и аугментации.
