— Кобель это или сука?
— Сука, сэр.
— Сука, сэр, сука, сэр! А бульдог, которого мы ищем?
— Простите, мистер Спарк, я об этом не подумал.
— Хочешь, чтобы я тебя самого посадил на цепь? Ты бы у меня быстрее заговорил, чем эта гнусная тварь. Убрать ее!
— Слушаюсь, сэр. У меня там внизу еще одна собака.
— Тащи, но если это тоже сука…
Второй бульдог походил на первого не больше, чем на самого Гроппера. Это была меланхолического вида собака, которая пугливо осматривалась по сторонам, никак не понимая, каким образом она очутилась в этой странной комнате и где ее хозяйка, так уютно пахнущая лаком для волос «Бьюти». То есть названия этого лака собака наверняка не знала, запах же узнала бы среди тысячи, и то, что она не чувствовала его поблизости, наполняло ее ужасом.
— Гроппер или не Гроппер? — угрюмо сказал Спарк своему новому четвероногому собеседнику. Собака жалобно заскулила. — Если вы не Гроппер, я вас сейчас пристрелю.
Спарк взял со стола «кольт» и посмотрел на собаку.
— Считаю до трех. Если я говорю с Гроппером, сядьте в кресло и кивните мне два раза головой. Считаю: раз… два… три…
Собака жалобно скулила и смотрела на Спарка тоскливыми глазами. Он нажал на спуск и с отвращением пнул ногой еще дергавшееся тело…
Хант медленно, стараясь не произвести ни малейшего шороха, слез с дерева. Он еще раз снизу посмотрел на освещенное окно. Он колебался. Он знал, что нужно уйти, что пытаться сейчас выкрасть собаку — безумие, но разве вся цепь событий не была безумием, прыжком из привычного мира в зыбкое болото кошмара?
Он стоял перед домом Мастертона и слушал, как с улицы доносятся привычные, принадлежащие нормальному миру звуки: цокот каблуков на асфальте, женский смех, урчание автомобильных моторов, чьи-то голоса — обычные звуки обычного засыпающего города. Обычные ли? Нет, не обычные. Ему казалось, что весь город затаился перед прыжком, перед ударом, перед выстрелом. Они все готовы царапаться, кусаться, душить, стрелять, не все лишь знают, как это сделать.
Он почувствовал, как холодное бешенство распирает его, мешает дышать. Человек, прыгнувший с трамплина, не может остановиться на лету. Он подошел к двери и позвонил.
— Кто там? — послышался через несколько секунд голос из-за двери.
— Видите ли, мистер Мастертон, — ответил Хант, прижимаясь к двери, — мое имя вряд ли вам что-нибудь скажет. Меня зовут Кристофер Хант.
— Что вы хотите? — Дверь была, должно быть, толстой, и голос звучал глухо, словно доносился из-под земли.
— Я тот человек, который проделал всю эту штуку с Гроппером, и если вы заинтересованы…
— Я заинтересован лишь в том, чтобы вы убирались подальше.
— Я могу уйти, мистер Мастертон, но дело в том, что и полиция ищет собаку, точнее Гроппера, потому что они знают все, и некто Джек Спарк…
— Как вы узнали, что он у меня?
— Маленький секрет.
— Как вы вошли в сад?
— Перелез через забор.
— Почему вы мне предварительно не позвонили?
— Это не телефонный разговор.
— А откуда я знаю, что вы действительно Хант?
— Пойдите спросите у Гроппера, укусил ли он меня в руку, когда мы бежали с ранчо.
— Ладно, я вам верю. Но мне-то от этого какая польза?
— Мы с вами договоримся. Гроппер скажет нам, к каким сейфам подходят ключи.
— А где ключи? — в голосе Мастертона появились нетерпеливые нотки.
— Вот видите, ключи у меня, — соврал Хант, — а Гроппер у вас. Неужели мы не договоримся?
— Только имейте в виду, Хант, у меня в руках пистолет. Как вы знаете, банковские служащие у нас проходят курс обращения с огнестрельным оружием. Я его проходил трижды.
Дверь отворилась, и Хант увидел перед собой Мастертона, который держал в руках пистолет. В холле было светло, и Хант заметил капельки пота, выступившие у менеджера на лбу. Он посмотрел на руку, сжимавшую пистолет. Суставы пальцев были белыми от напряжения.
— Не бойтесь, мистер Мастертон. Нам нечего бояться друг друга. Разве вы не знаете первой заповеди банкира?
— Все-таки не подходите ко мне. Что вы намереваетесь сейчас делать? — пистолет в руках Мастертона по-прежнему был направлен на Ханта.
— Как что? Сообщить Гропперу радостную весть.
— Вы сказали, что ключи у вас. Покажите их.
Хант засунул руку за пазуху. Мастертон весь подался вперед. Не глаза, не руки жаждали этих ключей, он весь, каждая его клеточка тянулись к ним. Быстрее, быстрее! Хант почувствовал с абсолютной уверенностью, что будь у него ключи и достань он их сейчас, в то же мгновенье прозвучал бы выстрел. Человек, прыгнувший с трамплина, снова подумал он, не может остановиться на лету.
— Вот они, — сказал он, делая движение рукой.
— Ну, — звук с трудом вырвался из стиснутых челюстей Мастертона. Зрачки его напряженно сузились, словно лепестки диафрагмы фотообъектива.
— Держите! — Хант ударил его в глаза и одновременно отскочил в сторону. Он схватил Мастертона за руку и ударил головой ему в лицо. Рука Мастертона ослабла, и пистолет мягко шлепнулся на ковер. Менеджер качнулся и неестественно, словно актер-любитель, стал оседать на пол.
Хант поднял пистолет и рукояткой ударил Мастертона по голове.
— Партнерам с общими интересами незачем бояться друг друга, — прошептал он. — Доверие — основа сделки.
Он огляделся: ванная, очевидно, на втором этаже. Он взял Мастертона под мышки и потащил по лестнице. Ноги банкира в домашних туфлях из пестрого плотного материала шлепали по ступенькам, как прут мальчишки, пробегающего мимо забора. Одна туфля сползла с ноги и осталась на лестнице — символ покоя и вечернего отдыха после дня работы…
Хант втащил мягкое безвольное тело в ванную, неумело связал руки и ноги, вставил кляп в рот. Он перевел дыхание и прислушался. Ему показалось, что он слышит собачье повизгивание. Он подошел к двери и повернул торчавший в ней ключ.
Фрэнк Джилберт Гроппер то дремал, положив голову на вытянутые даны, то лениво открывал глаза. Он только что поел, в комнате было тепло, и ощущение сытого теплого покоя расслабило его мышцы. Медленные мысли проплывали у него в голове, словно облака в почти безветренный день, и он не делал ни малейшего усилия ни остановить эти облака, ни рассмотреть их повнимательнее. И даже странность мыслей, которая всего несколько дней тому назад заставила бы его подпрыгнуть от бешенства, вовсе не казалась ему действительно странной.
Он не думал ни о Беллоу, ни о Ханте, ни о машине, ни о деньгах. Он думал о Фидо, о щенках, о том, что надо попросить Мастертона что-нибудь придумать.
Он верил почему-то, что скоро увидит колли, и мысль была ему приятна. Он слегка раскрывал розовую пасть, и движение его челюстей соответствовало человеческой улыбке. Ожидание встречи было совсем не таким, как прежнее ожидание встречи с Беллоу. Тогда его распирало яростное, жгучее нетерпение, клокотавшее в его собачьем сердце. Теперь же ожидание было томным, и он даже находил в нем удовольствие.
