— Я не добивал полумёртвого орка и не требовал его голову, как и голову своего брата.
Храмовник уже наносил смертельный встречный удар, но молниеносно остановил его.
— Я не твой брат, ты — под… хррркк!
Тиамед резко застыл, атаку прервало полметра рычащего цепного лезвия в груди.
Продемонстрировав совершенное владение мечом, которое не шло ни в какое сравнение с прошлыми ошибками, Баллак развернулся и вонзил оружие разъярённому Храмовнику в бок. Второй удар, и Злобный молча насладился изумлением остальных Храмовников, которые вместо ожидаемой победы брата увидели, как он сплёвывает кровь на палубу.
Тиамед дёрнулся, собрав последние силы, и повернулся, впившись в Баллака надменным — и отчаянным — взглядом.
— Может я и выгляжу не лучшим образом, — сказал ему перед смертью Злобный Десантник, — но нельзя сказать то же самоё про моё владение мечом.
Он вырвал цепной клинок, и благородный Тиамед упал на колени, а потом рухнул лицом вниз. Из руки выпал прикованный цепью к запястью меч, его примеру последовал орочий клык.
Баллак посмотрел на оставшихся Храмовников, которые похоже собрались наброситься на него и убить, но были остановлены парой нацеленных болтеров.
— Нарлек и Сикар — превосходные стрелки, — заметил победитель, отшвырнув ногой подкатившийся клык.
— Ты и сейчас отказываешься от трофея, — рявкнул Ворда. — Мало крови пролилось, чтобы утолить бесчестье?
— Я не отказываюсь, — ответил Баллак, опускаясь на колено возле остывающего трупа Тиамеда и начав снимать броню. — Я просто выбрал тот, который будет полезен на поле боя, а не в зале славы. И всё же жаль, что пришлось повредить нагрудник. Их трудно найти целыми.
— Ублюдок! — выпалил Маджелн, рискуя получить очередь болтов в грудь, но Ворда успел его остановить, коснувшись рукой нагрудника.
— Нет… — сказал он. — Нет, брат! — резко прошипел Храмовник, когда напарник не понял намёк. — Мы и так уже достаточно потеряли из-за их предательства. Оставь их — пусть копаются в мусоре.
Баллак встал, сняв наручи и поножи Тиамеда. Взял он и оба наплечника, передав части брони Нарлеку, пока Сикар держал Храмовников на прицеле.
— Запомни, — произнёс Ворда, — когда мы встретимся в следующий раз — а мы встретимся — не будет ни поединка, ни пощады.
— На твоём месте, Ворда, — ответил Баллак, поднимая взгляд от полураздетого трупа, — я бы не был столь сдержан.
— Я это делаю ради чести Тиамеда и принесённой им жертвы. Сдержанность здесь ни при чём.
Злобный пожал плечами.
— Что ж, подозреваю, что ради этого ты и умрёшь. Тело останется до вашего возвращения, а вот снаряжение и этот великолепный меч, — он поднял клинок одной рукой к свету, — нет.
Храмовники направились на свой корабль за апотекарием.
Злобные Десантники остались одни. Сикар потупил взгляд, а Нарлек прямо спросил:
— Ты всё спланировал с самого начала, ведь так?
— Я сказал, что мы не тратим зря боеприпасы, — произнёс Баллак, примеривая наручи к измятой броне. — И повторю, что потратил их не зря — награда вполне подходящая.
— Да, — согласился Нарлек, восхищаясь трофейными частями доспеха. — Прекрасная жатва.
Баллак поднялся и печально улыбнулся. Ворда не лгал. Храмовники жаждут кровавого возмездия. Только честь не позволяла им поддаться инстинктам.
— Нет, — ответил он, и улыбку сменила горечь. — Это — горький трофей, брат, и он стоит каждой капли их гнева.
Я мертв.
Но мое бдение должно продолжаться, ибо единственный миг отвлеченности или расслабленности может погубить боевых братьев. И поэтому я стою здесь, на вершине ядовитого холма, наблюдая и ожидая. Мертвец, облаченный в серебристо-серый керамит, укрепленный неизмеримой волей.
Прыжковый ранец давит на спину, но он не беспокоит меня. Болтер, покрытый багряными узорами и знаками почета, оттягивает руку, но это не заботит меня. Печальный символ ордена, выцветший череп поверх крыльев разгневанной хищной птицы — самый весомый груз, лежащий сегодня на моих плечах. Я не сетую на его тяжесть.
Я — брат-сержант Сур Тарик, появившийся на свет среди бесплодных скал Гатиса, воин Обреченных Орлов, названный сын великого Аквилы, перерожденный по его образу и подобию… И, как я уже говорил, мертвец.
Я был мертв в тот миг, когда мои подошвы коснулись отравленной почвы этого мира, края пепельных пустошей, когда я покинул трюм «Громового ястреба» и впервые вдохнул чуждый воздух через фильтры шлема. Мое отделение, мои братья, все, стоявшие рядом со мною, были мертвы.
Я был мертв, когда мы сражались, спасая сестер Ордена Пресвятой Девы-Мученицы в час падения орбитальной станции Жодона. Я был мертв в день битвы за Суль и при абордаже, во время которого мы захватили у Тысячи Сынов звездный крейсер «Сожженное тело». Мертв на Мерроне, Сереке и Аэрии. Почти мертв, затерявшись в пустоте и после того, будучи пленником на четвертом мире системы Диникас. О да, я определенно мертв, но, по милости судьбы или по воле Императора, меня ещё не убили.
Вот о чем я размышляю, замерев в своем бдении, что длится уже тридцать три дня по стандартному терранскому календарю. На этой планете время течет чуть быстрее, дни и ночи проносятся надо мной, ждущим в блаженстве полусна, пока полушария мозга сменяют друг друга в дозоре. Я буду стоять на страже, сколько потребуется. Целые эпохи, если проживу так долго.
Вдали, на укутанных туманом равнинах и среди искривленных каменных деревьев, рыскают враги. Они не смогут ждать вечно, это не в их природе. Настанет час, когда враги явятся, откроют себя, и я увижу их. Они погибнут от моей руки, и в этом мире станет тесно от мертвых теней, так тесно, что способные видеть призраков узрят их в танце облаков и завитках на гладком песке.
Я не раз отправлялся в паломничество к разоренным войной мирам и местам великих бедствий. Таковы обычаи Обреченных Орлов, и никому иному их не понять. Другие ордена, даже те, что происходят от наших прародителей, легиона Ультрадесанта, лишены нужной ясности взора. Они видят в нас болезненных, нездоровых созданий, одержимых смертью. Меня спрашивали, почему Обреченные Орлы роются в грязи проигранных войн и горьких предательств. Почему каждый из нас отыскивает вещи, напоминающие об этих ужасах, так целеустремленно, словно это великие сокровища.
Но ведь они действительно драгоценны, как бесценна сама жизнь, как вечна и неизбежна смерть. Лишь знание того, почему проигрывались войны и почему расцветали предательства, позволит нам понять, как побеждать в будущем. Ведь несчастья неизбежны, как смена дня и ночи.