Дженифер сама нарисовала эту картину, хоть и не считала себя художником, хоть живопись в ее родных местах ни у кого не вызывала восхищения. Но что ей было делать в минуты, а то и долгие часы одиночества, когда тоска по родному дому горькой петлей перехватывала горло, когда сознание своей никчемности на службе безопасности заставляла браться за любое дело, лишь бы отвлечься, заняться, забыться?
Картина получилась грубой и нереальной. Ну, дом был как дом, луг с натяжкой мог сойти за настоящий луг, но вместо пони на этом лугу паслись какие-то механические создания высотой в двадцать четыре руки и массой в две тонны, никак не способные насторожиться, ни с того ни с сего взбрыкнуть и галопом помчаться к ближайшей изгороди, высоко взбрасывая копыта. Именно такими, а не застывшими механизмами помнила своих пони Дженифер, такими хотела видеть их на своей картине.
Дверь в каюту открылась, но Дженифер даже не повернулась посмотреть, кто вошел, – кроме нее, только Снанагфаштали разрешалось входить к ней без стука, и Дженифер обрадовалась, что увидит свою подругу, хоть это и будет их последняя встреча. Но она не скажет ей «прощай». Если она попрощается, Фаштал попытается остановить ее.
Снанагфаштали подошла к ней сзади, провела своей щекой по ее виску, что означало знак дружеского приветствия. А Дженифер в это время торопливо прятала в карман униформы разорванные медицинские сенсоры. Они должны были подать сигнал о помощи, если с нею что-то случится. Но ей не нужна помощь, поэтому сенсоры и не подадут никакого сигнала.
– Лейтенант Аристидес, могу я войти? – голос принадлежал офицеру по науке, первому офицеру, а в настоящее время и капитану корабля.
Кремовая и темно-бордовая шерсть щеки Фаштал: скользила по коротким и жестким каштановым волосам Дженифер.
– Если хотите, – ответила она. Это не было ни приглашением, ни даже разрешением и не обязывало ее к учтивости. И вместо того, чтобы приветствовать его вставанием и салютом как высшего по званию, Дженифер присела на стул. И сделала это вовсе не потому, что хотела оскорбить Спока, которым она искренне восхищалась, а чтобы подчеркнуть свое безразличие даже к нему.
Это было трудно, но это было надо. Дженифер неуютно чувствовала себя среди людей-землян, которые смотрели на нее или с плохо скрываемой насмешкой или с открытым презрением. Лишь двое землян относились к ней хоть и по разному, но по-человечески: капитан Кирк, которого она уважала, и Мандэла Флин, которую она боялась. И этих двух людей не стало. Оставалась одна Фаштал ее подруга, а может быть, и ее любовь. Дженифер не задумывалась об этом, хоть смутно подозревала, что любить можно кого-то подобного себе. Спросить было некого, потому что она боялась насмешки, которая убила бы ее.
А Споком она восхищалась. Среди землян она помимо неуютности чувствовала и свою мнимую неуклюжесть, боясь кого-то задеть, ненароком придавить, что зачастую и случалось. А возле Спока она была спокойной, ловкой в движениях, как будто он давал ей и чувство собственного достоинства, и ощущение пространства. Он был единственным похожим на землян созданием на корабле, у кого не вызывала отвращение ее телесная форма. Он был безразличен к ней, и она была благодарна ему за это. Пусть бы оставался безразличным до ее последней минуты…
– Как вы себя чувствуете, лейтенант Аристидес? Хорошо?
Она помедлила, но ответила правду. Лгать не было смысла – ее никто не может остановить, лишь бы он избавил ее от необходимости быть учтивой.
– Не очень, – ответила она сначала на вторую, а чуть помедлив, и на первую часть вопроса. – Я чувствую себя обесчещенной, и мне стыдно. Я потерпела неудачу – как всегда и во всем.
– Лейтенант Аристидес, вы понимаете, что были на волосок от смерти? Вы понимаете, что любой другой член команды безопасности умер бы, окажись он на вашем месте? И умер бы так быстро, что не смог бы поднять тревогу.
– Результат был бы тот же. Что толку, что я осталась жива? Я все равно потерпела неудачу – заключенный исчез из камеры и убил капитана и моего командира. И почему-то никто не заболел, кроме меня. Так что если бы я умерла, было бы лучше. Фаштал зарычала ей в ухо:
– Я уже говорила тебе, что наши люди возлагают на тебя большие надежды.
Дженифер ласково похлопала по руке Фаштал, уютно устроившейся на ее плече:
– Не надо запрашивать слишком много, иначе ничего не получишь. Я, во всяком случае, ничего не могу дать.
Спок прошелся по каюте, сел напротив нее:
– Я не понял, что вы сказали.
– Мистер Спок, хлеб, который выращивают мои люди, так перегружен тяжелыми металлами, что маленький кусочек его может убить представителя любой природной группы, о которой мы знаем. А мы сами не восприимчивы к любой земной болезни, к любому яду. Когда доктор сказал, что у меня пищевое отравление… – она горько рассмеялась. – Это как раз и доказывает то, что я безнадежный атавизм, повисший где-то между настоящим человечеством и настоящим мутантом.
– Самоубийство не кажется мне лучшим путем решения ваших трудностей.
– Я покинула свой дом потому, что чувствовала себя несоразмерной с окружавшей меня там жизнью. Здесь, на корабле, все, вроде бы, обстоит иначе, но я по-прежнему чувствую себя не в своей тарелке. Я – полуземлянин и полу… в мире нет для меня места, – она отвернулась и сторону. – Вам этого не понять.
– Вы так думаете? – спросил Спок. – Но я тоже наполовину землянин.
Дженифер снова рассмеялась тем же смехом:
– Ага, – отсмеявшись, сказала она. – И вы не видите между нами разницы?
Он умел не отвечать на вопросы, если ответ усугублял дело.
– Я не сомневаюсь, что вы иногда чувствуете себя не совсем уютно среди землян и могли быть мишенью для насмешек, – сказала Дженифер. – Но на этом корабле на вас смотрят совсем иначе. Я вижу это и вижу, как смотрят на меня. Я сомневаюсь, что вы нуждаетесь в друзьях, но если вы захотите найти их, вы их тут же найдете. Я восхищаюсь вашей независимости, но я не могу подражать вам. Я задыхаюсь от тоски по друзьям, но мои сородичи бегут от меня, как от чумной заразы. Я бы сошла с ума, если бы не Снанагфаштали, – она вздохнула. – Я делаю все возможное, чтобы справляться с работой, которую я ненавижу и для которой не предназначена. И я знаю, что меня ждет. Неужели вы думаете, что я перенесу стыд позора из-за болезни, которая почему-то поразила только меня?
– Это была не болезнь, – сказал Спок. – Во всяком случае, не совсем болезнь.
– Не надо шутить надо мной, мистер Спок, я от всего этого устала.
– Я подозревал это, когда сестра Чэпел сказала, что пострадали вы одна. Анализ результатов теста подтвердил мои подозрения – при всей опасности токсина гиперморфного ботулизма вы приняли его непомерно большую дозу.
