– Что вы хотите сказать этим?
– Вы были отравлены.
Снанагфаштали зарычала во всю глотку.
– Кто-то пытался убить вас и почти достиг своей цели, и обязательно достиг бы, окажись на вашем месте кто-то другой из команды безопасности. Я полагаю, что то же самое лицо отравило двух человек на Алеф Прайме и организовало покушение на капитана Кирка. Только смерть командира Флин могла быть не запланированной, а случайной.
– Боже мой! – Дженифер испуганно заморгала. Фаштал нежно похлопала со по плечу и прорычала:
– Кто это сделал? – зрачки се темно-бордовых глаз расширились от охотничьего азарта.
– И зачем? – спросила Дженифер.
– Я не знаю, – честно ответил Спок. – Я также не знаю ответа на другой вопрос. Доктор Мордро был просканирован сразу же, как попал на борт. У него не было обнаружено ни оружия, ни капсулы с ядом…
– Я думаю, если у заключенного и была капсула с ядом, он вряд ли смог заставить меня принять яд, – усмехнулась Дженифер.
– Согласен с вами, – произнес Спок. – Лейтенант, а когда вы стояли на посту, вы не почувствовали резкого укола?
– Вы имеете в виду нечто схожее с укусом жала? Нет. Моя нервная система надежно защищена от такого рода стимуляторов, она может реагировать только на тяжелые физические травмы. Последствия от таких травм – единственная болезнь, которая мне угрожает.
– Понимаю, – принял к сведению Спок все, сказанное Дженифер, и посмотрел ей в глаза:
– А вы помните, как вы теряли сознание?
– Нет, – быстро ответила она и отвела взгляд в сторону, – но, вероятно, это было со мной.
– Согласно докладу Аль Аурига вас нашли в полуобморочном состоянии, подпирающей дверь. Это свидетельствует о том, что даже если вы и потеряли сознание, доктору Мордро было трудно пройти мимо вас.
– Да, так и было задумано. Но я не справилась. Он вышел. Вы сами видели его.
– Видел. Это правда. Но если он не мог выйти из каюты, у этой правды есть другие объяснения.
– Я хотела бы знать, что это было?
Спок встал.
– Прежде всего вы должны знать, что не виноваты в том, что произошло, что вам не за что упрекать себя.
Дженифер с мольбой уставилась на него, стараясь поверить его словам, но это далось ей с трудом, с большим трудом.
– Я не могла заболеть, – наконец твердо сказала она, и это была ее правда.
Снанагфаштали зарычала, как бы охныкивая крушение планов:
– Теперь она не причинит себе вреда, а если попытается – я разорву ей глотку!
Дженифер и Спок посмотрели на Снарл, которая ответила им взглядом, полным притворного горя. Почувствовав внезапное облегчение, Дженифер разразилась громким смехом и обняла свою подругу.
– Все в порядке, со мной теперь все в порядке, – заверила она. Спок направился к двери, открыл ее, и вдруг обернулся назад:
– Лейтенант, удовлетворите мое любопытство. Вы не обращались с просьбой о повышении в службу безопасности?
– Нет, – ответила Дженифер, – я хотела перевестись. Но боялась, что мне откажут, и боялась раздражать командира Флин своей просьбой.
– А чем вы хотите заниматься?
– Ботаникой. Это не совсем то, чтобы пахать землю на четырех пони, но это доступное и самое близкое мне, что я могу получить, не возвращаясь домой, а, домой я не хочу возвращаться. Спок кивнул. Он понял.
Один из кризисов миновал. Он поможет ей в переводе. Спок закрыл за собой дверь, оставив подруг одних.
Маккой Проснулся с такой жестокой головной болью, какой никогда еще не испытывал с похмелья. А единственным облегчающим средством была злость на себя самого, сдобренная мыслью о том, что никто не виноват в его мучениях. Но самобичевание не помогало, и после первой же попытки подняться с койки, доктор опрометью бросился в туалетную комнату, где его рвало до тех пор, пока не очистился желудок.
Долгое прополаскивание не избавило от горького привкуса желчи во рту. Пришлось принять две таблетки – аспирина и противорвотного средства, вызвавших новый позыв тошноты. Но дальше этого дела не пошло. Вздохнув с облегчением, доктор умылся, глянул в зеркало. Увидев опухшее лицо, набрякшие веки, покрасневшие глаза, с тоской подумал:
«Так и сопьюсь с горя и докачусь до приюта на какой-нибудь захолустной приграничной планете».
Выйдя из кубрика, где он спал, а точнее сказать, валялся без сознания, Маккой направился в свою каюту. По пути он мельком оглядел карантинный блок и был неприятно поражен: все рабочее оборудование было сдвинуто к стенам и зачехлено, а тело Джима перенесено в стационар. Кто то, – может, Спок, а может, и Кристина Чэпел – навел порядок, от которого тоже тошнило.
Доктор побрился, еще раз умылся, наложил на лицо побольше крема-стимулятора и переоделся в чистую одежду. И все это время его мучили угрызения совести за вчерашнее поведение. Как постыдно он вел себя с того момента, когда впервые отказался верить показаниям приборов и своему собственному медзаключению, а если быть точным, с того ужасающего мига, в который услышал о «паутине».
Ведь если быть честным, то рассудком он понимал, что Джима не спасти, но какой-то необъяснимый, переполнивший его душу, порыв заставлял его прилагать сверхчеловеческие усилия для опровержения неопровержимого. Что им управляло – любовь или упрямство вкупе с гордостью? Не все ли равно? У него ничего не вышло, он потерпел крах, а все остальное не имело никакого значения.
Ему было стыдно и за свое хамское отношение к Споку. И стыд его усугублялся тем, что, если даже он принесет свои извинения (что он собирался сделать прежде всего), он все равно не узнает наверняка, поймет или нет вулканец всю глубину и искренность его сожаления. Ночной разговор не стерся в памяти доктора, хоть он предпочел бы или вовсе не помнить его, или как можно скорее забыть.
Также хотелось забыть и недавний сюрреалистический сон, абсурдность которого он принял за подсказку некоего высшего разума. И хоть сон помнился ему весь, до мельчайших подробностей, теперь – на трезвую голову – Маккой понимал неосуществимость подсказанной сном идеи. Сон оставался сном и ничем иным он быть не мог.
Спок сразу же понял это. Все его объяснения, все извинения были всего лишь увертливыми отговорками, за которыми он скрывал свой решительный отказ сходить с ума. Уже тогда вулканец знал, что только сейчас признал доктор – судьбу нельзя переиграть, дважды карты не сдаются. Вполне возможно, что он был не так потрясен смертью Джима, как Маккой, но зато его бесстрастное восприятие неизбежного позволило ему более трезво взглянуть на то, что произошло.
