– Всё хорошо, всё хорошо, мальчик, – ласковым голосом сказал Парри. – Всё в порядке, только полежи смирно, полежи тихо, пока снадобье подействует…
Было совершенно неважно, что именно говорить, лишь бы это звучало успокоительно и дружелюбно. Парри старался не делать резких движений – гость поразительно быстро приходил в себя, никаких следов холодового шока, никаких следов шока от магии…
От магии?! Стоп! Парри с трудом заставил себя подняться со стула спокойно и размеренно, а не вскочить и броситься, несмотря на донимающие боли в спине и ногах.
Дрожащими руками Парри достал из потайного ящичка заветное серебряное кольцо. Надел юноше на палец – и серебро отозвалось глубоким мелодичным звоном, словно кто-то ударил в небольшой колокол. Извивы на гербе засветились мягким жемчужным светом.
Парри без сил рухнул обратно на стул. Так и есть. Ну конечно же. Как он сразу не догадался – парень наделён способностью чувствовать и использовать Силу.
Конечно, Парри поступил так только из-за полной безнадёжности – кольцом аколита нельзя было проверять каждого встречного и поперечного. Ищущий учеников для Академии маг обязан был сперва долго приглядываться, присматриваться, осторожно, что называется, «по касательной» прощупывать подающего надежды; кольцо пускали в ход, лишь когда надо было вынести окончательный вердикт. Вместо использованного Академия присылала удачливому в поисках чародею новое; но если силы кольца оказывались растрачены впустую, неприятностей не избежать, и притом достаточно крупных. Ссылка в дикие места, подобные Северному Клыку, ещё могла рассматриваться как милость.
– Великий Свет, – истово взмолился Парри, – сделай так, чтобы он был пригоден!..
Парень недоумённо следил за действиями старика. Однако влитое в гостя снадобье начинало действовать, отяжелевшие веки закрывались; несколько мгновений спустя человек крепко спал. А Парри, забыв о сне и пище, выпотрошив все свои запасы пергамента, стремительно чертил всё новые и новые руны. Он хотел знать всё, но главным образом – способен ли этот странный гость стать учеником. Старика не особенно интересовало ни то, откуда этот человек взялся, ни что ему здесь надо. Представился отличный шанс вырваться из этого ледяного плена; а что там будет дальше – пусть разбираются милорд ректор с деканами. Он, Парри, должен получить позволение переселиться в более благополучные края; о дальнейшем же можно не думать. Как бы там ни было, умирать здесь, в нищете и забвении, на Северном Клыке, старик не хотел.
За окнами не унималась буря. Парри потерял счёт времени, забыл о сне и еде. Обложившись свитками, он чертил, считал и вычислял. Цифры тоже могут оказаться полезными, даже в таком деле, как магия, – и чем дальше скользило перо, тем светлее становилось на душе Парри.
Да, этот мальчишка был магом. Сильным магом, с прекрасными задатками. Академия могла сделать из него хорошего погодника, толкового мастера полей, деятельного строителя, чьи здания не обвалятся и не рухнут, хоть бей в них тараном, и где огонь будет умирать сам, без вмешательства пожарных. И Академии будет совершенно неважно, как и откуда он попал сюда. Этим займутся специалисты, мастера проникновения в неведомое – в то время как сам мальчик станет честно исполнять свой долг… или нечестно, но к Парри это уже никакого отношения иметь не будет.
Но для этого оставалось выяснить ещё кое – что. Мечты Парри были прекрасны, нужно было лишь, чтобы его гость позволил проделать всё это с собой, – а принимай во внимание обстоятельства его появления здесь, уверенным нельзя было быть ни в чем.
И потому Парри потратил несколько часов на вычерчивание умопомрачительно сложной комбинации рун, чего ему не приходилось проделывать с молодости; однако мастер Каллиграф наверняка остался бы доволен своим лучшим учеником, память Парри цепко хранила все потребные сведения.
Когда за окнами наконец забрезжил слабый и робкий свет, Парри уже знал всё, что ему было нужно. Знал – и едва удерживался оттого, чтобы не пуститься в пляс.
Он тщательно приготовился к тому моменту, когда его гость проснётся. Все, прошедшие Академию, – хорошие знатоки языков и наречий; они умели объясниться, даже если речь собеседника оказывалась совершенно непонятной.
Наконец парень открыл глаза. Парри не без удовольствия отметил, что взгляд у его гостя совершенно осмысленный, однако, как и положено, несколько растерянный. Наморщив лоб, юноша переводил глаза с ласково улыбающегося Парри на собственную руку и обратно.
– Парри, – сказал старик, прижимая руку к сердцу. – А ты кто? – И он тем же жестом приложил ладонь гостя к его груди.
Тот на миг замешкался, однако быстро сообразил, что от него хотят. Уже открыл рот, чтобы назвать своё имя… и внезапно осекся, словно налетев на всём ходу на незримую преграду. Недоумённо потёр лоб. Помассировал виски. Потряс головой; словом, проделал всё то, что обычно делает человек, внезапно забывший своё собственное имя.
Парри удовлетворённо вздохнул. Он не ошибся, рунная магия не ошиблась, и прав был мастер Каллиграф, предсказывая ему, Парри, большое будущее! Мальчишка побывал под прессом какого-то страшного, навек впечатавшегося в него заклятия; и, если верить рунам, память у ночного гостя сейчас оказывалась очень и очень прореженной. Он не должен был помнить ни себя, ни своего прошлого, ни даже своего имени. Он ничего бы не смог рассказать о том, откуда он взялся здесь, зачем явился и куда направляется. Разумеется, если как следует покопаться в его глубинной памяти, что-нибудь, возможно, и откроется – но эти высокие материи были уже не по плечу скромному магу-каллиграфу. Парень, конечно же, не превратился в младенца, и вызнать кое-что о его прошлом можно, просто понаблюдав за тем, что у него будет получаться лучше всего. Но это в задачу Парри уже не входило. Сейчас самое главное – научить чужака хоть немного говорить на эбине, широко распространившемся имперском языке, имевшем хождение от Волчьих островов до Огненного архипелага и от Утонувшего Краба до Восточной Стены. Пусть об остальном болит голова у достопочтенных завсегдатаев Ордоса. Ему, Парри, нужно просто выбраться отсюда. Тьма, Тьма и ещё раз Тьма, даже если этот парень – сам Разрушитель во плоти, ему, Парри, это всё равно. Он успеет умереть в довольстве, тепле и уюте прежде, чем кошмар Последнего Дня сделается реальностью.
Старик вздохнул, пододвинул поближе к лежанке старый скрипучий стул и протянул вовремя пришедшему гостю миску с горячей похлёбкой. Парень благодарно кивнул, неловко улыбнулся и взял ложку. Парри усмехнулся. Через месяц этот молодчик у него заговорит по-имперски; пусть и не как сенатский ритор, на уровне варвара с мекампского пограничья – на первое время сойдет. А что будет дальше – не его, Парри, забота.
