И все же подобное останется лишь мечтой. С такими дикими планами в Комморру ей уже не вернуться. Даже если бы она вновь заполучила расположение, то не нашлось бы флота, способного бросить вызов такому врагу. Из иллюминатора Маэнсит без труда насчитала тридцать боевых кораблей, не говоря уже о множестве небольших торговых и разведывательных судов, которые курсировали между обителью эльдаров и вращающейся туманностью огромных ворот Паутины, следовавших за искусственным миром.
Невозможно было определить, где заканчивался торговый корабль, бывший основой Ультве, и начинался искусственный мир. В течение поколения, последовавшего за Падением, автономная экосистема корабля дальнего странствия стала чем-то еще более грандиозным — убежищем для миллионов. Судно не просто называлось миром, но и походило на оный по размерам и населению, продолжая расти по мере того, как новые ландшафты вылепливались из основного материала — леса молодых деревьев и подножные холмы гор, ожидающих возведения.
Маэнсит считала корабль великолепной тюрьмой, однако она предпочла бы умереть и попасть в когти Той-что-жаждет, чем позволить своей душе провести посмертие внутри кристаллического лабиринта, располагающегося в сердце мира-корабля. Что бы ни пророчило ей будущее, то явно не был тихий упадок.
Цепь бесконечности гудела от приготовлений к войне. Эльдрад ощущал приливы и отливы энергии: каждая растущая волна, расходящаяся от пробуждающегося аватара Кхаина, была немного мощнее предыдущей. В зале Всех Нитей Будущего их эффект был ослаблен, заглушен заклинаниями и рунами, чтобы провидцы могли прокладывать путь по нитям грядущего без излишних отклонений от курса. Тем не менее воздействие волн казалось весьма заманчивым: оно тянуло за его боевую гордость, пытаясь высвободить кровожадный дух, первобытное желание сражаться и доминировать, которое жило внутри всех эльдаров.
В цепи ощущалось еще одно присутствие, не настолько сильное, но более ощутимое из-за близости. Если аватар был разрастающимся ураганом, Буря Тишины являла собой антициклон, отсутствие гнева, которое пронзало душу холодом. Она была Девой Рока, Вестницей Смерти, Призывателем Проклятых.
Когда лорд-феникс в последний раз посетила Ультве, Эльдрад как раз на время сошел с Пути провидца, и его психическая острота притупилась — он преследовал иные цели. Теперь, после возвращения на прежнюю тропу, когда казалось, что одержимость раскрытием тайн будущего не позволит ему перейти на новый путь, присутствие Бури Тишины еще сильнее тревожило Эльдрада.
Члены совета провидцев стояли в круге, тогда как Джайн Зар держалась в стороне, находясь рядом, но в то же время за пределами их группы. Провидцы обращались друг к другу словами, зная, что их речи слышны лорду-фениксу. Подобное служило не оскорблением, а мерой предосторожности. Пока они общались, их разумы периодически соприкасались, обмениваясь тонкостями и мимолетными образами потусторонних видений и путей, пролегающих вдоль возможных ответвлений пряжи. Вмешательство лорда-феникса нарушило бы гармонию, необходимую провидцам для достижения тонкого умственного равновесия.
И все же, несмотря на то, что они изучали каждый маршрут и каждую судьбу, провидцы не могли ничего найти о том, что привело Джайн Зар на их мир-корабль. Учитывая невероятное расстояние, которое она преодолела, чтобы добраться до Ультве, лорд-феникс была поистине одержима какой-то целью. На обратном пути, после того как ее корабль был спасен из прорванной пустоты, она настаивала, что искусственный мир находится в большой опасности, однако на пряже ничего не было видно. Ультве действительно отважился отправиться во внешние пределы Ока Ужаса именно ради того, чтобы избежать нападений.
Не одно лишь бегство являлось их ответом на возникающие опасности, однако необходимость уйти Эльдрад успешно доказывал вышестоящим членам совета. Их близость к Бездонному Сердцу не только обеспечивала защиту, но и давала возможность проникнуть в тайны чудовища, порожденного высокомерием эльдаров.
— Нам не удается обнаружить никакой грозной катастрофы, — заявила Астротия, покидая свое место в психическом объединении. — Уже тысячу циклов ни один враг не представлял опасности Ультве.
— Я ничего не вижу, — согласился Эльдрад.
Другие согласно забормотали, однако Даэнсирит продолжала удерживать их вместе — ее разум не отпускал части их душ, которые они одолжили ей для прорицания.
Глава совета повернулась к Джайн Зар.
— Молви. Еще раз расскажи нам о своей миссии. Возможно, мы упустили какую-то деталь, некий ключ к разоблачению рока, что мы пытаемся предотвратить.
— Вы не сможете его разглядеть, — ответила им Буря Тишины. Она говорила тихо, но голос ее заполнил комнату эхом, которое в этом обиталище мертвецов раздавалось с собственной силой. Души в матрице шепотом повторяли ее слова — почти неслышно, если не считать шелеста, струящегося по цепям, что произрастали внутри фундаментов из призрачной кости. — Зорок взгляд мертвого Азуриана. Даже острее взоров провидцев Ультве. Если смертный разум мог бы предсказать подобное будущее, зачем посылать меня, чтобы я служила вашим проводником?
— Не обращайся с нами как с детьми, — сказал Эльдрад. — Поведай нам о природе угрозы прямо.
— Тебя послали, чтобы донести предупреждение, — добавил Лицентас. — Вот и доставь его, а затем отправляйся со своими роковыми предсказаниями к другим несчастным.
— Давайте я покажу вам, — сказала Джайн Зар. Лорд-феникс шагнула в круг провидцев и вонзила острие своего клинка в пол, зарывая собственную мощь в сеть мира-корабля.
Крик Баньши раздался в голове Эльдрада, пробежал по каждому нерву его тела, электризуя, бодря и ошеломляя. На мгновение он обратился в ничто — в бестелесную форму внутри крика.
К нему вернулось зрение, и его тут же затопили образы стражей в черных облачениях и аспектных воинов в ярких доспехах, что умирали, пока залы и купола мира-корабля рушились вокруг них. Белый огонь яростно выплескивался из трещин в геопластах, поглощая тысячи эльдаров в городских башнях, и проносился через леса, холмы и горы, обращая все живое в пепел.
Мертвые вырывались из поврежденной цепи бесконечности — воющая армия бестелесных душ, визжащие призраки, что летали туда-сюда сквозь руины, обретя голос при помощи воя Баньши.
Аватар Кхаина стоял в самом центре разрушений с поднятым гигантским копьем и торжественно воздетым перед лицом окровавленным кулаком. Однако происходящее знаменовало не победу Ультве, а упоение кровью и гибелью самих эльдаров. Цвета доспехов сменились на красные Сайм-Ханна, затем на синие Алайтока — одни краски уступали место другим, но разорение бушевало повсюду.
Символ каждого мира-корабля, всего общества, вновь познавшего уничтожение.
И вдруг Кхаин раскололся на части, и его огненно-железное тело изнутри поглотила злобная бесполая гибкая фигура, которую невозможно было разглядеть. Эльдрад в ужасе отшатнулся от воплощения Великого Врага, но куда бы он ни бежал, полная злорадства и похоти дева-король уже поджидала его там, своими золотыми глазами ища провидца в каждой тени и укромном уголке, где он пытался скрыться.
Вопль Баньши перешел в мелодичный смех, а затем обратился в гортанный рев. Когтистая зеленая рука сомкнулась вокруг рушащегося искусственного мира, раздавив его в кулаке. Там, где приземлялись выпавшие из сомкнутой ладони осколки мира-корабля, зеленые фигуры метались туда-сюда, круша и сжигая, раздирая их руками и разрывая зубами, пока не стало казаться, что они пожирали тело Эльдрада.
Задыхаясь, он оторвался от пряжи. Когда его корчащийся разум воссоединился с телом, Эльдрад рухнул на пол словно пустой мешок. Другие провидцы тоже пребывали в потрясении — их мысли кружили по залу, будто испуганные щебечущие птицы, подвергая увиденное сомнению и проклиная лорда-феникса. И все же он ощущал эффект сильнее, чем кто-либо из них, — настолько крепко переплелись с пряжей его мысли. Провидец едва мог дышать, а сердце билось с такой силой, будто готово было разорваться. Его ноги и руки подрагивали, и он стоял, используя свой посох в качестве физической, а не психической опоры.
