— О, я знаю. Доброго вам дня.
Лондо преодолел последние несколько шагов в направлении массивных дверей. Они были приоткрыты, опять таки согласно древнему обычаю, он мог слышать дебаты внутри. Здесь он остановился, колеблясь. Там, за дверью, находились пятьдесят его соплеменников, некоторые из которых имели близкие связи при Дворе, — в действительно они были его шпионами здесь. За этой дверью — люди, которые могут оборвать его жизнь здесь и сейчас.
Смеясь над самим собой, Лондо толкнул дверь и вошёл…
* * *
— Что вам от меня нужно?
Уэллс улыбался. Прямо, точно и по делу. Немного простоты было как глоток свежего воздуха после политических игр в духе Макиавелли.
— Мисс Тереза О’Халлоран, иначе — Номер Первый. Арестована два года назад и обвиняется в нарушении пунктов двадцать один, тридцать три, тридцать восемь и сорок два «Акта о предотвращении террористических действий» 2243 года. Руководила подрывом посольства Нарна в 2252 году. Участвовала в убийстве сенатора Смитса. Ответственна за нападение на высокопоставленного представителя Нарна в 2258 году, поймана и арестована три дня спустя благодаря помощи одного из своих бывших товарищей, человека, известного только как Филипп.
Уэллс замолчал и взглянул на неё, ожидая ответной реакции.
Она пожала плечами. — Я была слишком медлительна. Чуть быстрее, и я бы исчезла из этого переулка.
Уэллс снова улыбнулся. — Возможно. Тебе дали двенадцать пожизненных сроков согласно закону военного времени. Ты знаешь, что никогда не покинешь этого здания живой?
Она фыркнула. — Знаю, но всё равно сделала бы это снова.
— Почему? — Уэллс уже знал, или думал, что знает ответ. Он хотел убедиться.
— Правительство предало нас. Предало всех. Я была на Веге Семь, когда вы позволили Нарну захватить власть. Они заставляли нас работать в своих шахтах. Люди, которые были получше вас, умирали там. Мне повезло. Я сбежала. И поклялась, что они за это заплатят.
— Тебе, безусловно, удалось добиться этого. Ты знаешь, что бывшие под оккупацией Нарна колонии снова наши?
— Это не исправляет… того, что вы и они причинили нам.
— Возможно, что нет. Ты ненавидишь нарнов, не так ли? Нет, не беспокойся. Я знаю, что это так. Что бы сказала, если бы я предложил… неофициальное освобождение из тюрьмы и возможность удовлетворить свою ненависть?
— Звучит так, как будто вы хотите нанять меня для чего-то.
Уэллс скрестил пальцы и взглянул на неё поверх них. Она смотрела прямо ему в глаза. — Мы хотим, чтобы ты сделала кое-что. Как — зависит от тебя. Также тебе предоставляется значительная свобода в выборе помощников. Есть один нарн. Которого зовут Г’Кар…
— Вы хотите. Что бы он умер, так?
— Нет. Не умер… Хуже. — Он замолчал, всё ещё глядя на неё. Она не моргнула.
— И? — Наконец произнесла она. — Я слушаю. Говорите.
И он начал говорить…
* * *
Тишину нарушал только скрип его старомодной перьевой ручки. Малачи, бывший премьер-министр, нынешний неофициальный глава Центаврианской Республики, был один.
Ручка была анахронизмом, наследием прошлых лет. Малачи во многом придерживался устаревшего, но таким же был и Лондо. В современной Центаврианской Республике не было места подобным им. Если Малачи пройдёт свой путь до конца, всё изменится.
Ах, Лондо, писал он, почему ты всегда возвращаешься? Без тебя всё было бы намного легче… Я знаю, что делаю, и знаю почему, но всё же… Я всегда надеялся, что ты смог бы понять. Только ты один.
Ах, Лондо, однажды ты всё поймёшь. Однажды ты узнаешь, почему я делаю это. Я только молюсь, что мы оба будем ещё живы к тому времени…
Однажды… каждый поймёт…
Сьюзен Иванова всегда была рабом тишины, отсутствия шума, звука, ощущения. Она всегда была одна после смерти матери.
Обособленная, во многих отношения отделённая от мира человеческих эмоций, она блуждала по жизни, ища одно дело за другим, что-то, ради чего стоило жить, чему можно было служить… Она не нашла этого в семье, с любовниками, в вооружённых силах Земли.
Она думала, что достигла желаемого, вступив в союз с чужой расой, древней и могущественной. Они обещали ей цель, безопасность, жизнь. Все, что от неё требовалось — служить им. Но, служа им, она неожиданно обнаружила то, что так редко встречала: любовь и дружбу.
Чувства всегда причиняли боль. Те, о ком она заботилась, покидали её. Поэтому привязанность вела к боли. К своему удивлению, она нашла троих людей, которых полюбила. Все трое сейчас мертвы, и она одна; вновь в ловушке тишины, тишины такой всепоглощающей, что она парализовала её.
Нет, причиной беспомощности, несомненно, было что-то другое…? Пока она приходила в себя, мысли блуждали бесцельно, она пыталась найти что-то в своём прошлом.
А затем она поняла, что может слышать что-то… что-то глубоко в разуме, куда не проникал никто, кроме матери. Голос… который не был её собственным.
Она знала. В один ужасающий момент она поняла, что было с ней сделано. Не всё сразу, и не почему это было сделано, но она уже знала достаточно.
Она могла слышать шепот Стража даже сквозь свой собственный крик.
* * *
Лондо Моллари не был очень высокого мнения о своих согражданах. Он провел слишком много времени при императорском Дворе, чтобы питать уважение или восхищение к большинству придворных и политиканов. Да, были немногие — лорд-генерал Марраго, министр Дугари, лорд Джарно… несколько других… но, в общем, все придворные были одинаковыми. Безжалостные, скрывающие под мягким выражением лица неприкрытые амбиции.
Однако каким бы опытным не был политик, каким бы искусными не был придворный, всегда была возможность удивить их, застать врасплох; и в эти моменты можно было увидеть их истинные лица. Только на короткое мгновение, говоря честно, но для того, кто был так же опытен, как Лондо, этого было достаточно.
Он наслаждался ошеломлёнными лицами членов парламента Целини, входя в зал, осматриваясь и кивая знакомым. Некоторые задохнулись в ужасе, другие криво улыбались, некоторые просто смотрели.
Крики начались только через секунду или две.
— Моллари! — крикнул лорд Воле. Лондо его знал и не любил. Болван с чрезмерными амбициями; его планы никогда не отличались изяществом, и даже ребенок мог понять его намерение занять трон. Лондо знал из своих источников при Дворе, что замыслы Воле стали чересчур очевидными, и он был «выдвинут» на пост заседателя парламента Целини, что являлось, по сути, приговором его карьере. ХотяВоле, похоже, был излишне высокомерен, чтобы осознать это.
