А Хродмар быстро шагал вверх по Аскефьорду к Медвежьей долине, догоняя ушедших вперед родичей, и думал о своей невесте. Не проходило и дня, чтобы он не вспомнил о ней. При мысли об Ингвильде на душе у Хродмара светлело, даже шаг делался легким, упругим, как будто на башмаках вырастали невидимые маленькие крылышки. Изумленные, порою жалостливые взгляды, бросаемые на его лицо, смущали его меньше, чем он раньше ожидал. Пусть ни одна из женщин больше не назовет его самым красивым парнем в Аскефьорде – что ему до них? Ведь Ингвильда любит его таким, каким он был теперь, и ее любовь дает ему право не бояться насмешек. «Разве тебе нужна любовь глупых женщин?» – вспоминал Хродмар, и на память ему приходили глаза Ингвильды, серьезные и светлые, как чистейший источник. Хродмар и сам не замечал, как эти светлые струи смывали с его души горечь последних дней, печаль по умершим, досаду на многозначительные, не обещающие ничего доброго насмешки Асвальда. Ингвильда была сейчас далеко, но сознание, что она есть на свете, делало его сильнее. Скоро они увидятся. Пройдет еще какое-то время, сменится луна, и Ингвильда будет с ним, здесь, навсегда. И что ему Асвальд с Кольбейном, что ему следы болезни? Даже горечь от смерти кюны Бломменатт бледнела и отступала. Любую потерю можно перенести, если знаешь, ради чего жить дальше. А Хродмар знал.
Море глухо шумело возле самой дороги, волны с перерывами накатывались на берег, как будто отвечая тяжелому, медленному дыханию морского великана Эгира. Драконьи головы на высоко поднятых носах кораблей резко чернели на фоне голубовато-серого неба. Головы драконов были обращены к горловине фьорда, и казалось, что они высматривают в морской дали дорогу будущих битв.
Первой заметила Ауд; глянув на Ингвильду, она вдруг фыркнула, поспешно зажала рот ладонью и со смеющимися и плачущими глазами нагнулась над своим рукодельем. Фру Альмвейг удивленно посмотрела на нее, потом перевела взгляд на дочь. И покачала головой. Руки Ингвильды прилежно трудились над новой рубахой Асольва, в которой он поедет на осенний тинг, но мысли, судя по плодам ее трудов, витали очень далеко. Ингвильда зашила боковой шов до самого конца, а вслед за тем принялась так же прилежно сшивать подол рубахи снизу, как будто хотела сделать из нее мешок.
– Дочь моя, – мягко окликнула ее фру Альмвейг. – Что ты делаешь?
– Что? – Ингвильда вскинула на мать умиротворенные глаза.
– Асольв не так мал ростом, как тебе кажется. Ноги его не кончаются над коленями, они продолжаются и дальше. Ты же не думаешь, что отец повезет его на тинг в мешке?
Девушки уже смеялись в голос, а Ингвильда смотрела на мать с недоумением.
– Ноги? Асольва? Почему в мешке? Я ничего не понимаю.
Ингвильда беспомощно улыбнулась, пожала плечами. Фру Альмвейг встревожилась:
– Дочь моя! Погляди как следует на свою работу.
Ингвильда поглядела и ахнула, даже покраснела от стыда, сжала шитье в руках, как будто хотела его спрятать.
– Такого с тобой не случалось с тех пор, как тебя научили шить! – сказала ей мать. – Здорова ли ты?
– Да, да! – поспешно ответила Ингвильда, зная, что мать до сих пор побаивается «гнилой смерти».
– Может, у тебя голова болит?
– Нет, не болит… кружится немного.
Гудрун, мать Асольва, рослая, сильная, суровая нравом женщина, косо глянула на нее и так яростно перекусила нитку, словно это был ее личный враг. Ингвильда отложила шитье, не стала даже распарывать зашитое, побоявшись вовсе испортить работу. Стены девичьей мягко покачивались у нее перед глазами, затуманивались, но это было не страшно, а даже приятно, словно чья-то заботливая рука хотела оградить ее от суетности мира. В голове было легко и пусто. Сложив руки на коленях, Ингвильда почувствовала несказанное облегчение и вдруг поняла, что сидела до сих пор за шитьем только из привычного, вошедшего в кровь прилежания, но обычная женская работа сейчас тяготит ее. Ингвильда никогда не была ленивой, но бездельничать сейчас оказалось неожиданно приятно.
– Я пойду пройдусь, – сказала она и встала со скамьи.
Ей было немного стыдно, что она собирается гулять в то время, как все женщины работают, но Ингвильда ничего не могла с собой поделать – какая-то мягкая, но уверенная сила влекла ее за порог, к свету и простору, к морскому ветру над можжевеловыми склонами прибрежных гор.
На полпути к морю, на середине склона Сосновой горы, она встретила Асольва. Выглядел он расстроенным и шел медленно, разглядывая тропу перед тем, как поставить ногу.
– Куда ты собралась, сестричка? – невесело спросил он, увидев перед собой Ингвильду. – Если к Хёрдис, то я уже ходил.
– Ну, и что?
– Она обозвала меня рабыниным отродьем и предрекла, что я никогда не буду провозглашен законным сыном, – уныло ответил Асольв.
Мало что могло огорчить его сильнее, чем такое предсказание. Асольв любил свою мать, но самолюбие его страдало от того, что он родился сыном рабыни. Это позорное пятно не смыть никакими подвигами. Асольв хорошо ладил с отцом и жил надеждой на то, что на одном из тингов Фрейвид объявит-таки его своим наследником, тем более что у хёвдинга не было законных сыновей. Но Фрейвид все откладывал, и Асольв втайне тревожился. Ехидная Хёрдис, конечно, знала об этом и постаралась ужалить сводного брата в самое больное место.
Асольв был так явно удручен, что Ингвильде стало его жаль: она взяла брата за руку и ободряюще улыбнулась ему.
– Не слушай ее! – посоветовала она. – Просто она злится на весь свет! Уж ее-то саму отец никогда не признает, об этом и речи нет! А ты будешь его наследником. После него ты будешь хозяином в Кремнистом Склоне, ты женишься на очень знатной и доброй девушке, у тебя будут прекрасные дети, доблестный сын, который будет провозглашен хёвдингом после тебя. А твоя дочь станет женой конунга.
– Что? – Асольв вытаращил глаза. – Ингвильда! Что за сагу ты наплела? Моя дочь… женой конунга! Смеешься?
На лице его было недоумение: все сказанное можно было бы счесть жестокой шуткой, если бы он не услышал это от Ингвильды, которая, как он знал, не может быть к нему жестокой.
– Я… – Ингвильда вдруг ахнула и прижала пальцы к губам, как будто хотела поймать сказанное. У нее снова закружилась голова, весь мир мягко сдвинулся в сторону и хотел встать как-то боком, и Ингвильда крепче ухватилась за плечо брата. – Я не знаю… Просто мне вдруг подумалось, что так будет… Как будто мне кто-то сказал, притом уже давно, как будто я всегда это знала… Как будто я знаю всю твою жизнь, как предание, и в ней все ясно…
– Вот так новости… – бормотал ошарашенный Асольв. Он помнил, что в сестре пробудились способности к ясновидению, но подобные предсказания скорее тревожили его, чем радовали.
