— Что же тогда вы ищете здесь, в сердце «Марса Победоносного»? — спросил технопровидец.
— Зрелище того, как эти имена идут сквозь время, внушает мне… уверенность. Почти тысяча лет битв, а эта машина все еще сражается. Так много боев, а завтра лишь еще один. Вот почему это успокаивает меня.
— Дух «Марса Победоносного» силен, — согласился технопровидец. Они оба замолчали. Тишину в танке нарушал лишь отдаленный грохот обстрела и шипение механических легких Брасслока, то и другое звучало одновременно — пара разрывов на каждый вздох.
— Я все думаю, — сказал Кортейн, наконец, — думаю, кто же он был?
Он кивнул на первую табличку, там, где блестящая медь стерлась, ее края сверкали ярче, чем золото. Заклепки покрылись патиной. — Кто был первый человек, стоявший здесь? Он тоже приходил посмотреть на свое имя на этой стене, как прихожу я, и тоже думал, кто придет после него?
— Я не знаю, — сказал Брасслок. — Люди забыли это, так же, как забыл даже этот металл, — он указал на табличку иссохшим пальцем. — Но Бог-Машина не забывает. Плоть слаба, но Омниссия — нет. Он знает все.
Кортейн устало улыбнулся.
— Возможно, вы спросите у него как-нибудь? Я хотел бы это знать.
Брасслок воспринял это богохульство добродушно.
— Увы, спросить об этом не в моих силах, почетный лейтенант Кортейн, ибо эти данные хранятся в архивах Марса. Но не сомневайтесь, что Омниссия помнит всех, кто служил Ему, так же, как Он будет помнить вас.
— Это не такое уж утешение, как вы, вероятно, думаете.
— Я сказал это не для утешения, почетный лейтенант.
Где-то в недрах «Марса Победоносного» какой-то механизм издал пульсирующее гудение, словно энергия поступала с перебоями — три такта, созвучных грохоту разрывов снаружи.
— Ага, видите? Машина согласна.
— «Марс Победоносный» выключен.
— Они видят сны, когда спят, почетный лейтенант, как и люди. Слушайте!
Рукотворный гром прекратился. Земля сильно вздрогнула, словно от боли. Талисманы, которые Брасслок и поколения технопровидцев до него прикрепляли к стене памяти, забренчали, на пол посыпались последние струйки пыли, и мир затих.
— Артподготовка завершена.
Нечеткие черты лица технопровидца показались из-под капюшона, слезящиеся глаза блестели.
— Я должен пробудить дух «Марса Победоносного»; другие машины роты также следует умилостивить, — сказал технопровидец. — Мне предстоит много работы, чтобы обеспечить оптимальное функционирование всех систем назавтра.
— Конечно.
Технопровидец слегка поклонился и ушел, исчезнув во мраке кормовой части танка.
Кортейн потянулся к медным пластинкам на стене и по привычке почтительно прикоснулся к самой старой. От этого медь стиралась атом за атомом — разрушение, порожденное почитанием. Кортейн надел фуражку, вынул респиратор из сумки на груди — необходимое зло. Почетный лейтенант не хотел закончить карьеру, выкашливая собственные легкие из-за калидарской пыли. Он пристегнул ненавистный респиратор на лицо и направился на командирскую площадку, оттуда поднялся в башню, а из башни — наружу, навстречу ледяной заре калидарской пустыни.
Калидар IV, Костовальские равнины 3267397. М41
Утро. Битва началась.
Силы имперского авангарда, полностью механизированные, мчались по равнине к осадным позициям орков. Вокруг «Леман Руссов», «Химер», «Гибельных Клинков», «Саламандр» и другой бронетехники бушевала потрясающей ярости буря, маскируя наступление, но создавая страшные помехи связи.
— По… ст… связ… тически… Буря усил…
В ушах лейтенанта Коларона Артема Ло Банника гудело от рева помех, создаваемых атмосферой Калидара. Указания, позволявшие 3-й роте 42-го Парагонского танкового полка сохранять боевой порядок, искажались до неузнаваемости. В таких условиях, даже когда «Леман Руссы» были расположены в таком плотном строю, их вокс-станции ближнего действия едва работали, а логическое устройство связи превратилось в бесполезный кусок меди и пластика, только зря занимавший место. Калидар не терпел ничьего голоса, кроме своего собственного.
— По… 317… де… строй. Катейл, ваш… рон… влево.
Вокс с треском выдал очередной поток неразборчивых звуков, которые, вероятно, были каким-то приказом.
— Повторите! Прошу повторить приказ!
Палец Банника щелкнул переключателем на трубке вокса. В ответ не было слышно ничего кроме хриплого визга помех.
«Проклятая буря усиливается».
Банник, склонившись над командным модулем в башне своего «Леман Русса» «Неукротимая Ярость», проверил положение танков своего эскадрона в соответствии с планом. Все приборы, кроме самых простых, страдали от воздействия бурной магнитосферы планеты, но пока, насколько это можно было сказать, эскадрон все еще поддерживал строй. Стеклоблоки, расположенные по периметру смотрового прибора, были исцарапаны проклятой пылью, потеряв прозрачность, и в них была видна лишь однообразная желтоватая муть, которая могла быть как землей, так и небом. Авгуры танка работали не лучше, на их экранах мелькали вспыхивающие призраки. К счастью, перископ был оборудован заслонкой, иначе они бы совсем ослепли. Но Банник не осмеливался открыть перископ сейчас: он уже узнал от ветеранов кампании, что запчасти могут не поступать месяцами. Потерять перископ было бы катастрофой.
«Неукротимая Ярость» дернулась, сильно качнувшись. Наводчик Патинелло поднял взгляд на Банника со своего места справа-снизу от командира, между ними нависал массивный затвор боевой пушки.
— 3-й эскадрон! Держать строй! — крикнул Банник в трубку вокса, пытаясь перекричать рев двигателя. — Я не хочу, чтобы меня отчитывали по воксу, как этого идиота Катейла! Держать строй!
Маленькие экраны авгуров показывали Баннику его экипаж: пять человек. Его механик-водитель Керлик, с мрачным лицом, напряженно моргая, ведущий танк по предательским пескам Калидара, так же вслепую, как и сам Банник; Патинелло и заряжающий Бривант, видимые с камеры авгура в носовой части танка; Эрлизен и Товен, стрелки в спонсонах, первый настолько стоически равнодушный, что казался окаменевшим, а второй все время бормотал молитвы, вытирая потевшие руки.
Банника злило, что его эскадрону не выпала почетная обязанность идти в атаку первым, во главе их эшелона: эта честь досталась Верланнику. Его «Леман Русс» — «Умышленное Разрушение» — был вооружен тремя тяжелыми болтерами в спонсонах и корпусе. Когда танк столкнется с противником, болтеры будут стрелять, пока не раскалятся докрасна, а остальные танки его эскадрона прикроют его фланги своими пушками. Вся слава, какую только можно пожелать. И он завидовал Верланнику, хотя вероятность выживания его танка и экипажа составляла менее пятнадцати процентов. На его месте должен был оказаться Банник. Он ничуть не меньше заслуживал почетного места на острие атаки.
