Слюссен не одарил агента даже мимолетным взглядом.
— Значит, вся проблема в доступности и планировке наших архивов. Я с радостью рассмотрю данную проблему…
— Не думаю, что проблема именно в этом, помощник секретаря, — перебил Хавсер. – Это скорее симптомы и отговорки. Ненасильственные способы цензуры и запрета. Тонкие методы контролирования потоков данных и решения, что и кому следует знать.
— Звучит как обвинение, — сухо произнес Слюссен.
— Это еще не худшее, что я собираюсь сказать вам сегодня, помощник секретаря, — сказал Хавсер, — так что мужайтесь. Высокий уровень контролирования информации – неверно само по себе. Существующий, так сказать, сговор с целью ограничения свободного распространения общего знания по человеческим мирам – не лучше. Но хуже всего последствия такой политики – невежество.
— Что? – удивился Слюссен.
Хавсер поднял глаза на потолок лекционного зала, где среди гипсовых облаков порхали писанные яичной темперой[94] ангелы. По правде говоря, у него немного кружилась голова.
— Невежество, — повторил он. — Империум так стремится взять под контроль данные, что просто складирует все подряд без какого-либо анализа или экспертизы. Мы владеем данными, о которых ничего не знаем. Мы не знаем, что мы знаем.
— Все это в целях безопасности, — сказал один из рубрикаторов.
— Это я понимаю! – отрезал Хавсер. – Я прошу только о прозрачности. Возможно, стоит создать аналитический форум, который будет рассматривать данные по мере их поступления. Оценивать их. Эмантин поставил вас вместо себя полгода назад, помощник секретаря. Полгода прошло с тех пор, как вы начали окутывать Консерваторию густым туманом Администратума. Наши основы рушатся. Мы более не занимаемся обработкой данных и не задаем вопросы.
— Полагаю, вы несколько преувеличиваете, — произнес Слюссен.
— Только за эту неделю, — сказал Хавсер, взяв из рук Василия инфопланшет, — в обход Консерватории прямиком в Администратум направилось сто восемьдесят девять археологических и этнологических отчетов. Девяносто шесть из них спонсировалось лично нами.
Слюссен промолчал.
— Много лет назад, — продолжил Хавсер, — так много, что мне и вспомнить страшно, я задал вопрос одному человеку. Во многом именно благодаря этому вопросу и появилась Консерватория. Он состоит из двух частей, и мне интересно, сможете ли вы на них ответить?
— Задавайте, — согласился Слюссен.
Хавсер уставился на него немигающим взором.
— Кому-нибудь известно, почему началась Эра Раздора? Как могло случиться так, что мы оказались в непроглядном мраке Древней Ночи?
— Что ты собираешься делать? – спросил Василий.
— Закончить собирать вещи, — ответил Хавсер. – Помочь не хочешь?
— Ты не можешь уйти.
— Могу.
— Ты не можешь все бросить.
— Уже бросил. Ты был там. Я сказал помощнику секретаря Слюссену, что желаю на время оставить проект. Оплачиваемый отпуск – так, по-моему, это называется.
— И куда ты отправишься?
— Возможно на Калибан. Для осмотра Великих и Жутких Бестиариев в библиотеках бастиона собирается группа ученых. Привлекательная идея. Или на Марс. Мое приглашение посетить Симпозиум Адептус еще в силе. Также довольно интересно.
— Ты реагируешь слишком эмоционально, — сказал Василий. Сквозь решетчатые ставни богато обставленных академических апартаментов на самой вершине улья лился мягкий полуденный свет. Хавсеру принадлежало совсем немного вещей, которые он сейчас со злостью кидал в модульный чемодан. Внутри уже покоилась одежда, пару излюбленных инфопланшетов и бумажных книг, а также регицидная доска.
— Ответ помощника секретаря был необдуманным, — продолжил Василий. – Банальным. Он ничего не значит. Это нонсенс, и по зрелом размышлении Слюссен заберет свои слова назад.
— Он сказал, что это не важно, — сказал Хавсер. Он перестал складывать вещи и взглянул на агента. В руках Хавсер держал деревянную лошадку, решая, стоит ли класть ее к остальным вещам. Она принадлежала ему, сколько он себя помнил.
— Слюссен сказал, что это не важно, Василий. Причины Эры Раздора не имеют значения для нового Золотого Века. Да я в жизни не слышал большей глупости!
— Это и в самом деле прозвучало высокомерно, — согласился Василий.
На лице Хавсера мелькнула едва заметная улыбка. Как всегда в стрессовых ситуациях, у него разболелась нога. Он положил коня обратно на полку. Ему он больше не нужен.
— Я ухожу, — сказал Хавсер. – Много времени прошло с тех пор, когда я последний раз работал в полевых условиях. Слишком много. Меня уже тошнит от этой мелочности и политических интрижек. Я просто не создан для этого. Мне в жизни не хотелось быть чиновником. Ты понимаешь это, Василий? В жизни. Это противоречит моему естеству. Мне нужно работать в размеченной траншее или библиотеке со скребком, блокнотом или пиктером. Я отлучусь совсем ненадолго. Максимум на пару лет. Этого будет достаточно, чтобы упорядочить мысли и обдумать планы на будущее.
Василий покачал головой.
— Знаю, тебя не переубедить, — сказал он. – Мне знаком этот твой взгляд. «Держись подальше от безумца».
Хавсер улыбнулся.
— Ну, видишь? Ты знаешь, на какие знамения следует обращать внимание. Тебя предупредили.
Родной мир Тишины, неоновый оранжевый шарик, в стратегически важных местах был покрыт ледовым щитом. Оказалось, что Тишина искусственно увеличила полярные шапки, сделав их похожими на бронированную оболочку.
К Огваю пришла просьба об оказании дальнейшей помощи.
— Мы спускаемся на поверхность, — сказал Хавсеру Фит Богобой. – Ты с нами. Для сказания.
Слова прозвучали как вопрос, хотя на самом деле лишь утверждали неизбежное.
В замысловатых ангарах ремонтных доков их уже ждали «Грозовые птицы». Пока воины Тра проверяли оружие и снаряжение, выстраиваясь в очередь на посадку, Хавсер заметил, что некоторые бросают на него взгляды и с улыбками о чем-то говорят между собой.
— Что происходит? – спросил он Богобоя.
— Они решают, на которой «Птице» полетишь ты, — сказал Богобой. — Ведь ты упал на Фенрис, как дурная звезда. Никому не хочется находиться в небе рядом с дурной звездой.
— Могу представить, — ответил Хавсер и взглянул на Волков.
— На каком корабле летит Медведь? – крикнул он.
Пару человек указали на искомую машину.
— Значит, на этом, — удовлетворенно произнес Хавсер, направляясь к «Птице». – Медведь не позволит мне упасть дважды.
