Все, кроме Медведя, рассмеялись. Но в голосах Тра слышалось утробное рычание леопардов.
Хавсеру пришлось надеть пластековый респиратор, так как в воздухе присутствовали какие-то смертельные для обычного человека соединения. Астартес же не нуждались в подобных предосторожностях. Многие были даже без шлемов.
Кругом открывался потрясающий пейзаж. Слегка подернутое туманной дымкой небо было похоже на полог цвета океанического янтаря, блестящего, как дутое стекло. Все имело желтоватый оттенок, апельсиновый окрас. Это о чем-то напомнило Хавсеру, но ему пришлось основательно покопаться в памяти, дабы вспомнить, что именно.
Воспоминание оказалось неожиданно ярким. Осетия. За пару дней до его сорокового дня рождения капитан Василий со смешком позволила ему надеть свой тяжелый шлем. Он удивленно моргал, смотря на мир сквозь гигантский оранжевый визор.
Затем ему послышался «Марш Объединения» на клавире, и он попытался начать думать о чем-то другом.
Они приземлились посреди бескрайнего ледяного поля. На километры окрест раскинулась подернутая небольшой рябью равнина, которая выглядела как рельефная подкладка, побывавшая под машинным прессом. Но то был лед. Рябь на самом деле была замерзшими каплями, пробы которых взяли техники из продвигающихся вперед армейских бригад. Их химический состав совпал с данными орбитального сканирования. Из ледяного поля на равных промежутках в шестьсот семьдесят километров, подобно гвоздике в ароматических шариках, поднимались колоссальные башни размером со шпили города-улья, которые напоминали ремонтные доки в космосе.
Первое, что сказал Волк рядом с Хавсером, было «здесь не на кого охотиться».
Он имел в виду то, что лед был стерильно чист. Хавсер также это чувствовал. То было не абсолютно белое безмолвие Асахейма. Перед ними раскинулся искусственный ландшафт. Похоже, башни представляли собой генераторы. Оказавшись перед угрозой полномасштабного планетарного вторжения, Оламская Тишина при помощи высоких технологий расширила естественные полярные шапки так, чтобы они стали щитами. Их толщина и плотность были таковы, что орбитальная бомбардировка оказалась практически бесполезной.
А подо льдом размещались города, в которых Тишина готовилась к контратаке.
Имперская Армия избрала целью несколько башен, которые теперь и атаковала всеми силами. На глазах Хавсера к одной из них по льду неслось море людей и бронетехники, хлынув на мосты пилона и опорные раскосы[95]. На ледяном поле расцветали огни выстрелов, и наст вокруг основания башни начал таять, из чего можно было заключить, что некоторые части конструкции получили повреждения.
Кругом полыхало пламя. В охряное небо тысячами нитей поднимался дым от уничтоженных машин, которые среди масс атакующих казались черными точками на льду. Сражение было столь грандиозным, что он даже не мог охватить целиком весь его масштаб, оно походило на задний фон картин с неким генералом или воителем с воздетым мечом и ногой на вражеском шлеме. Хавсер всегда считал, что изображенные на них апокалипсические батальные сцены были преувеличены и существовали исключительно ради того, что лишний раз подчеркнуть важность персоны на переднем плане.
Но эта битва была крупнее всех ранее виденных им: поле боя размером с континент, армия, исчислявшаяся миллионами, и она была всего лишь одной из сотен тысяч, которые Империум разослал по пробуждающемуся космосу. В один страшный миг ему открылся противоречивый размах человечества – огромная фигура, которая дала своему виду право властвовать в галактике, и крошечная фигурка одного из миллионов закутанных в шинели солдат, который падает под ноги идущих в атаку товарищей.
Тишина рвала солдат едва ли не с презрительной легкостью. На переднем крае атаки, казалось, искажался сам воздух, когда орудия решетили и корежили танки, лед и человеческие тела. Похожие на лампы турели на вершине зловещей башни медленно разворачивались и вели по льду лучами смертоносной энергии, походившей на свет маяка. После них в плотных рядах атакующих имперцев оставались дымящиеся вязкие черные прорехи.
Сверхтяжелые танки перевели огонь со льда на нижние ярусы башни. Постепенно она начала обваливаться. На расстоянии взрывы казались маленькими, а облака обломков немногим больше поднятой с подушки пыли, но Хавсер понимал, что дело было опять же в масштабе. Башня была необъятной. Обломки разлетались, словно после разрушения жилого блока.
Внезапно обрушилась целая секция моста, и в бездну между башней и шельфовым ледником вслед за ней свалились сотни имперских солдат. Крошечные фигурки панически молотили по воздуху руками и ногами, их галуны и отполированная броня сверкали в лучах солнца. Вместе с ними падали и несколько машин, чьи гусеницы все еще продолжали вращаться. Они штурмовали одни из основных ворот, которые все это время стояли запертыми. Пятью минутами позже обвалилась вторая секция, когда попавшая под обстрел сверхтяжелых танков нижняя турель откололась от башни и, подобно оползню, свалилась на массивный мост.
«Сколько тысяч имперцев погибло в этот момент?» — спросил себя Хавсер. – «В этой вспышке? В непонятном рокоте?»
«Что я здесь делаю?»
— Пошли. Ты, скальд, за мной.
Он отвел взгляд от Армагеддона и увидел озаренное пламенем лицо Медведя. На его лице не было ни улыбки, ни даже слабого намека на тревогу. Хавсер давно догадался, что это отличительная черта угрюмого Волка. Медведь особо угрюм оттого, что ему, астартес, приходилось возиться с обычным человеком не только на глазах у роты, но и всей Влка Фенрика.
— Куда?
Медведь раздраженно прищурил глаза.
— Куда скажу, — ответил он, после чего отвернулся и кивнул, указывая Хавсеру путь.
Они сошли с присыпанного снегом желтого края ледяной гряды, откуда большая часть Тра следила за штурмом. В янтарное небо медленно поднимался столб густой кремовой пыли. Он вздымался из творящегося вокруг башни хаоса, словно массивный грозный ледник. В своей верхней части столб раскинулся на семьдесят квадратных километров, поэтому направляющимся к башне армейским боевым кораблям и штурмовикам приходилось двигаться сквозь серный полог по приборам.
Хавсер поднимался по склону следом за Медведем. На темные, едва ли не матово-серые доспехи Волка падал желтый, похожий на порошок, снег. Иногда Хавсер оступался или поскальзывался на подтаявшем или раскрошившемся льду, но к Медведю это не относилось. В его широкой размашистой походке ощущалась неослабевающая уверенность. Подкованные железом ботинки всегда становились в нужное место таким образом, что ему ни разу не пришлось помогать себе руками. Постепенно Хавсер стал отставать.