Оно снова ухмыльнулось. Одна губа лопнула, и наружу брызнула розоватая жидкость. Распорядители флотилии склонились друг к другу и начали торопливо перешептываться, почетные стражи флотилии, стоящие рядом, тоже повернули к коляске скрытые вуалями головы.
– Испытание генома – это просто абсурд, – объявил Симова. – Властью, данной мне жречеством святой Терры и епархом гидрафурским, я…
– На место, Симова. Сейчас же.
Четверо арбитраторов в броне шагнули вперед от стены. Симова бросил на них свирепый взгляд и попятился.
– В этот раз Механикус не проведут для нас генетическое испытание, – сообщила Кальпурния всему залу, – однако оно произойдет. Испытание генома и испытание показаний. Пусть двое наследников и претендентов выйдут вперед. Двое наследников и претендентов, Симова, и вы нарушаете церемонию и позорите себя тем, что мне приходится вам это говорить. Задержите его, если понадобится.
Ее голос был холодным как лед. Уж Симова-то должен был знать, как вести себя в суде, однако он спорил с арбитраторами и оглядывался через плечо на воинствующих сестер, которые, в свою очередь, ждали указаний от сестры Кроведд. Д'Лесте повел коляску вперед, к самой кафедре и хартии, за ней следовала почетная стража. Шум, исходящий от одного, и гротескное уродство другого отвлекали Кальпурнию, и она лишь через секунду заметила, что Варрон Фракс не сдвинулся с места.
– Вперед, Варрон, сейчас твой выход. Дело почти закончено. Только посмотри на это недоразумение. Хартия наша, просто пойди и забери ее.
Голос Домасы звучал довольно и тихо, даже охранники ее не слышали. Она поглядела на Варрона, который стоял, уставившись на пол у своих ног. Он держал пальцы сплетенными, чтобы они не тряслись.
– Я сказала, вперед. Ты что, хочешь, чтоб я тебя пнула?
Он чувствовал, что эта Кальпурния тоже смотрит на него, таким же холодным взглядом, как Домаса. А потом, на миг, он подумал не о Домасе и не о невысокой светловолосой женщине на кафедре, но о Ксане, о прекрасных темных глазах Ксаны, которая глядела в его лицо. Он посмотрел на хронометр на своем запястье. Уже почти настало условленное время. Рика должен был уже взяться за дело.
– Варрон Фракс, – сказала Кальпурния, – как наследник и претендент…
И тогда Варрон выпрямился и открыл рот. С первой попытки его голос зазвучал сухо и хрипло, но потом он справился и заговорил:
– Я – старший сын Хойона Фракса. Мне сказали, что эта хартия принадлежит мне. Но с меня достаточно крови, убийств, алчности и интриг. Если таково наследие Фраксов, то лучше я от него избавлюсь. Так что, если это удовлетворит сей многомудрый и уважаемый суд, я отказываюсь от притязаний на хартию.
Атис и почетные стражи даже не осознали эти слова. Так они сконцентрировались на уродливой фигуре Петроны, готовые к сигналу, готовые исполнить свое обещание.
Д'Лесте тоже едва их расслышал. Он готов был разрыдаться от страха. Если Петрона умрет в зале суда, это значит, что ему самому останется жить не больше часа. Он знал это, и пока на экранах диагносторов одна руна за другой приобретала красный цвет, он отчаянно рылся в памяти, разыскивая хоть какие-нибудь советы Диобанна, которые могли бы помочь.
Остальные распорядители флотилии услышали слова Варрона, но были слишком шокированы, чтобы отреагировать. Взгляды, которыми они обменялись, выражали простую мысль. Это был вопрос: что это значит для нас?
Кьорг ощутил вспышку страха, внезапную уверенность в том, что он поставил не на ту сторону.
Домаса Дорел почувствовала, будто под ней распахнулся люк: в животе ухнуло, словно при падении. Ее мышцы напряглись, а третий глаз начал пульсировать.
– Я надеюсь, ты понимаешь, что сделал, маленький ты ублюдок, – громко сказала она Варрону. Теперь, когда все пошло наперекосяк, ей казалось глупым обращать внимание на правила поведения в суде. – Ты знаешь, о чем мы договорились, и если ты думаешь, что предусмотрел…
Тут она поняла, что ее слова здесь могут действительно кое-что значить, молча повернулась и широкими шагами вышла из зала. Двое охранников последовали за ней. Один из них задержался возле Варрона, злобно уставился на него из-под визора и сделал непристойный жест, изобразив удар кулаком в пах. Варрон никак не отреагировал. Затем высокие двери снова захлопнулись, и они исчезли.
– Кому-то надо присмотреть за ней, – пробормотал Кьорг Халпандеру и поспешил за ними. Ему было все равно, убедительно ли прозвучал этот повод или нет. Судя по тому, куда все клонилось, вскоре такие тонкости станут никому не нужны.
– Что касается ушедших… – начал Симова. Он запоздало вспомнил, что находится здесь потому, что якобы присоединился к свите Фракса на пути сюда. Он не знал, когда арбитр Кальпурния собирается возвращать процесс в нормальное русло, чтобы он мог приступить к своим аргументам. Потом Кроведд протолкнулась мимо него и прошла вперед, оказавшись рядом с коляской.
– Давайте не будем себя обманывать, арбитр Кальпурния. Один наследник отказался от притязаний, а второй не протянет и дня, если только его не коснется рука самого Императора. Если хартия перейдет к этому Петроне, то скоро будет еще одно слушание, и если у него нет потомков, то, я думаю…
Но тут ее прервал вопль из коляски.
– Вольный торговец Петрона! – провыло корчащееся существо. От яростных движений его кожа лопнула в полудюжине мест, и жидкости заляпали серые покрывала и белые подушки. – Даже лучше! Что за время! Как вовремя! Мама, ты слышишь меня? Смотри внимательно, гордись мной! Вольный торговец Фракс не ведает законов, мы все об этом узнали, не правда ли? Идет куда хочет, делает что хочет, он вольный торговец! Так что хватит уже прятаться!
Оно резко выпрямилось, и внезапно его лицо мумии уставилось прямо в глаза Д'Лесте. Доктор вскрикнул, но вопль оборвался, как только расщепленная кровоточащая рука Петроны с ужасающей, лихорадочной силой вцепилась ему в шею.
– Первый приказ вольного торговца Петроны! – провизжало существо ему в лицо, и Д'Лесте почувствовал, как на него брызнуло что-то теплое из его горла. От его губы что-то отскочило и упало на кровать. Это был зуб. – Первый приказ – месть! Первый приказ – справедливое наказание для матереубийц! Первый приказ…
Петрона замолчал. На мгновение он почувствовал себя восхитительно. Рука ужасно болела, но он ощутил, как пальцы во что-то погрузились, и его размытое, двоящееся и троящееся зрение показало ему, что доктор, который все это сделал, доктор, который стоял над постелью, доктор, доктор был мертв.
Он смутно слышал крики. Были и другие, о которых он хотел позаботиться, не так ли? Звуки ударов по плоти. Это звучало хорошо. Он чувствовал, как его тело оседает и болит, как ткани раз и навсегда отвергают всякую генетическую маскировку, которую на них пытались навести зверские эксперименты Диобанна, клетки разрывались и распадались, плоть отслаивалась. Он посмотрел в лицо доктора. Он спросил себя, считалось ли это местью, ведь доктор причинил боль ему самому, а не его матери, и, все еще задаваясь этим вопросом, он умер.
