Но крылатый страж и шестирукий гигант сумели отбросить даже неистовых поури. Терпя жестокий урон от ран, чудовища тем не менее проломили свод подземелья, великан обмотал вокруг запястья последнюю цепь, некогда крепившую саркофаг Эвенгара Салладорского, а его собрат одним прыжком вынесся на поверхность. Шестирукий сгрёб каменную гробницу в охапку, поднял все свои ручищи, не обращая более внимания ни на поури, ни на терзающее его заклятье Фесса, – и чёрный гроб Эвенгара исчез в проломе. Только после этого тяжелораненый гигант позволил себе последовать за крылатым спутником.
Поури разом остановились. Рыся бросилась было следом за беглецами, но вдруг сложила крылья, перекувырнулась в воздухе, вновь становясь девочкой. Правда, заметно повзрослевшей. На Фесса смотрело лицо пусть очень молоденькой, но всё-таки уже девушки, лет четырнадцати на вид, со слегка округлившейся грудью. Трансформация была настолько заметна и разительна, что Фесс на миг забыл обо всём.
– Убивая, взрослеешь быстро. А притворяться я не люблю, – отрывисто бросила драконица.
«Она может стать кем угодно. Даже… той, первой Рысью…»
– Они… унесли тело…
– И воскресят, – прищурившись, зло сказала Рыся. – И станут его телохранителями. С каждым днём будут становиться сильнее. Скоро они сумеют воскресить его по-настоящему.
– А если за дело возьмутся ещё и его птенцы… За мной! – решительно махнул рукой некромант.
…Но, разумеется, сразу покинуть некрополь им не удалось. Пришлось добивать исполинского дуотта, заниматься грязной и кровавой, почти мясницкой работой. Все перемазанные тёмной кровью, поури казались свирепыми духами, согласно верованиям следующих учению Спасителя, мучающими грешников в посмертии.
А потом армия выбралась на поверхность. Бесконечная ночь длилась, и не потребовалось никакого магического зрения, чтобы взять след двух чудовищ, тащивших через мёртвую пустыню свой жуткий груз.
Армия шла к Мельину, и в самой середине строя, за пятью кольцами охранения, катилась влекомая четвёркой лошадей повозка. На застланной плащами соломе лежала Сеамни Оэктаканн; Император сидел рядом с ней, опираясь на борт.
Сражение с мятежниками дорого обошлось повелителю Мельина. Левая рука не заживала, сквозь тугую повязку медленно, по капле, но неостановимо сочилась кровь. Открывшиеся в решающий момент сражения на Ягодной гряде жилы упорно не хотели срастаться. И рядом не оказалось ни одного магика, способного помочь чарами.
Даже Вольные, ближняя стража Императора, утратили всегдашнюю бесстрастность. Они давно покинули Круг Капитанов, связав свои жизни и судьбы с владыкой империи людей, и дороги назад не осталось. Кер-Тинор, другие Вольные пробовали применить свою магию, если это только можно так назвать, – безрезультатно. Белая перчатка потребовала слишком высокой платы.
Начальствование над армией принял Клавдий. Проконсул отдавал распоряжения отрывисто и зло, командиры легионов тоже лишь скрипели зубами, когда на не высказанные вслух вопросы: «Ну что там с Ним?» – Клавдий лишь качал головой.
Тем не менее после победы на Ягодной армия не уменьшилась, а выросла. Многие из сдавшихся наёмных отрядов изъявили желание поступить на имперскую службу. Проконсул не отказывал, но лишь «по рассмотрении» – кто ж станет набирать ненадёжных? Новичков распределяли по уже испытанным когортам со строгим указанием центурионам следить за таковыми в оба.
От Ягодной гряды путь войска лежал на северо-запад. Тракт поднимался, уклоняясь к полуночи, и, оставив позади старые, расплывшиеся Хбертские горы (собственно говоря, давно уже и не горы, а просто пологие холмы), устремлялся прямиком к Мельину.
Здесь лежали коренные имперские земли. Богатые, населённые, с многочисленными городами и баронскими замками. Восточное запустение осталось далеко позади. Лихоимства новоявленной Конгрегации и появление имперской армии вкупе со щедрыми посулами привлекали новых рекрутов – но, похоже, последних, что могла дать эта земля. Слишком много зелёных юнцов и слишком много тех, кого в обычные годы завернули бы со словами: «Да ты, дед, видать, ума лишился. В твои ль лета лагерные частоколы набивать?!»
Но сейчас сгодятся и деды. В крайнем случае послужат смазкой для баронских клинков и прикроют собой настоящих бойцов, как мрачно уронил Клавдий на вопрос консула Гая, командира Шестого легиона.
Всё то время, пока шла кампания на востоке, Мельин оставался единственным по-настоящему твёрдым оплотом Императора. Знать, склонявшаяся на сторону мятежных баронов, естественно, не торопилась возвращаться в дотла сожжённый город, всё ещё являвший собой одну большую стройку.
…Император молча смотрел на бледное лицо своей Тайде. Магия взяла с него слишком большую дань. Совершенно непомерную и неподъёмную. А с запада надвигалась новая угроза, и куда страшнее, чем все мятежники и семандрийцы, вместе взятые. И правитель Мельина не мог не думать – а если отдать всю свою кровь, выжать последние капли из самой тонкой жилки, вспороть собственное сердце – хватит ли этого для того, чтобы покончить с нашествием из Разлома? И не просто покончить, а избыть его навсегда?..
Время уходило вместе с медленно сочащейся из руки кровью.
Что осталось у правителя Мельина? Ничего, кроме армии, готовой сражаться и умирать за него, – но этого мало против напасти из Разлома.
Радуга сделала выбор, хотя, собственно говоря, ей и выбирать не приходилось. Всебесцветный Нерг? Но посланцам Императора уже дали там от ворот поворот. Просить снова? Да, ничего не остаётся. Может, даже отправиться туда лично. Просить, умолять, упрашивать. Встать на колени, если потребуется. Мельин должен жить. Даже если для этого придётся пожертвовать половиной его обитателей. Это факт, не требующий доказательств.
Но до этого ещё надо дожить. Надо дотянуть до Мельина, устроить всё там. Понять, что же именно надвигается из Разлома. Почему, ну почему тот же Нерг… или им на самом деле всё равно, что случится с землёй, на которой возведены их башни? Может, всебесцветные маги давным-давно уже открыли для себя прямую тропку в какой-то иной мир вроде Эвиала, где побывал сам Император? Тогда их спокойствие понятно. Больше того – им интересно, как же на самом деле произойдёт всеобщая катастрофа. Ещё бы – каким магам выпадала столь редкостная удача! Особенно магам, чья специальность – чистое, абстрактное знание, неприменимое в обыденной жизни.
Император сидел, замерев, оцепеневший и неподвижный. На бледном, бескровном лице жили только глаза, они смотрели сквозь плоть привычного, туда, на закат, откуда надвигалась неведомая угроза. И средств, чтобы отразить её, у империи людей уже не оставалось.
