Теперь в этом месте стояло нечто более древнее и первобытное. В железных канделябрах ярко горели факелы, испуская приторный запах протухшего мяса и скисшего молока. Заиндевевшая не водяная, но кровавая пена обрамляла край бассейна в том месте, где был грубо начертан смолистой черной субстанцией символ. Оплывшие свечи напоминали разросшиеся сорняки. Их восковые стволы источали смрад животного жира.
Тагиомалхиан поднял меч. От золоченых завитков и витиеватой гравировки отразился свет. По лезвию пробежалась, потрескивая, энергия.
Короткий ряд ступеней вел к помосту купальни. По грязному камню стекали темные полосы. Тагиомалхиан знал, что он будет ждать его здесь. С тех пор, как отведал крови кустодия. С бронированных плеч свисал черный изорванный плащ, прикрывая чешуйчатый боевой доспех цвета забытых морей. Странные органические шипы пронизывали холстяную мантию. Он не нуждался в оружии. Его пальцы заканчивались длинными когтями, попробовавшими вкус крови кустодия. Когда-то он был легионером, но сейчас в этой смертной плоти обитало что-то еще.
– Скверна, – заявил Тагиомалхиан, неторопливо поднимаясь по ступеням и сохраняя такое спокойствие, словно высказался о погоде. Его взгляд не отрывался от легионера, но он также видел людей в мантиях подле врага. Восемь мужчин и женщин, лица которых скрывали капюшоны. Они стояли над несколькими телами в бассейне. Частично свернувшаяся кровь покрыла изморозью решетку стока, впиваясь в металл и затемняя по краям ржавчину.
У каждого из смертных на щеке было клеймо гидры, как и у мертвых. Добровольные жертвы. Каждая метка по виду была нанесена недавно, как и та, которую Тагиомалхиан видел в кабаке перед тем, как на него напали.
Смолой был очерчен ритуальный круг. В жертву должны были принести кустодия. В его жилах текла кровь Императора, могущественная и сверхъестественная. Для этих порочных существ и той твари, которой они служил, это имело значение.
Из числа культистов вперед шагнула проповедница.
– Он идет, – произнесла женщина без всякого энтузиазма, словно сообщая обычный факт.
– Луперкаль, – ответили остальные.
– Луперкаль, – хором повторили культисты.
– Луперкаль, – отозвался легионер двумя голосами противоположных регистров. Затем он прыгнул на Тагиомалхиана.
Я услышал треск металла о камень, звук закованного в броню тела, атакованного чем-то более тяжелым и крупным. Мерцающий свет факела манил к концу туннеля, намекая на наличие большого зала.
Я снова почувствовал запах тундры и услышал ветер. Приходилось изо всех бороться с подступавшими старыми грезами. Что бы ни находилось в Полосе, что бы ни убило Везулу и ни стало причиной смерти Тарригаты, оно было здесь. Только я мог взять плату за этот долг и отомстить за смерть.
Я бежал, а по бедру стучал радиационный пистолет. Широкий клинок налился свинцом в руке, старые мышцы протестовали даже перед этой последней битвой. Я проигнорировал боль и активировал расщепляющее поле. Оно вспыхнуло и тут же погасло. Я на бегу попробовал снова, перед тем выскочить через арку на свет. Оно мигнуло и заработало. По лезвию пробежался актинический треск, и я почувствовал его привкус во рту, как будто к моему языку подвели электрический ток.
Я миновал границу света и увидел лежащего на спине золотого воина. Немыслимая тварь кромсала его длинными как ножи когтями. Я знал этого воина, пусть и не по имени. Кустодий Императора. Я сражался бок о бок с ними во время войн за Единство.
Он повернул голову в мою сторону, ожидая еще одного врага, но бессильный что-либо сделать, если бы казался прав. Лицевая пластина шлема скрывала выражение лица, но его бедственное положение было более чем очевидным. Раздирающая кустодия тварь – наполовину легионер, наполовину мутант – вообще не обратила на меня внимания.
Зато обратили восемь фигур, стоявшие над противниками на окровавленном помосте. Они одновременно повернулись и вынули из-под одежды длинные изогнутые клинки. Культисты.
«Тарригата, старый ты ублюдок. Ты все-таки был прав…»
Эти безумцы с воем накинулись на меня.
Я выпотрошил первого, пронзив его острием меча. Расщепляющее поле разорвало тело на куски. Кожа, кости и органы испарились. Похоже, другие не испугались, несмотря на брызги крови. Когда я отсек руку следующему, то почувствовал, как в мой бицепс вонзился клинок. Он вошел глубоко, и я сдержал болезненный рык. Арена научила меня никогда не показывать слабость. Следующий клинок впился в спину. Теперь я взревел. Они окружили меня. Я почувствовал, как в разум проникают грезы о Единстве. Если я поддамся им, то погибну, а вместе со мной и кустодий, который продолжал слабо отбиваться. Зверь терзал его, словно добычу, которую приволок с охоты. Еще несколько минут и все будет кончено.
Я отмахнулся и почувствовал плотный удар и резкий треск кости, когда один из культистов отлетел, словно сломанное древко копья, и упал вне зоны видимости. Держа свой широкий клинок одной рукой, я обнажил короткий меч и пригвоздил еще одного врага к земле. Несмотря на свою одержимость, это ничтожество начало вопить.
Следующим я прикончил частично искалеченную культистку, моя голова расколола ее череп словно яйцо. Бешеный удар широкого меча принес смерть еще одному, его кишки вывались на землю. За вычетом того, что я пронзил мгновением раньше, осталось на ногах всего двое.
Первый бросился на меня, размахивая кривым клинком. Я нанес свирепый удар ногой в тело, достаточно сильный, чтобы пробить грудную клетку и сломать позвоночник. Моя нога вышла из его спины, и я стряхнул изуродованный труп. Последняя, я решил, что она их главарь, предпочла перерезать себе горло, нежели сразиться со мной. Ее тело свалилось с помоста в пустой бассейн к другим трупам.
Вот теперь тварь повернулась, и в ее взгляде я увидел нечто бездонное и злобное. И я знал своим нутром, что это не зверь. По крайней мере, не естественный. Я верил всем тем историям, что слышал: о приближающейся к Терре тьме, о соглашениях, заключенных с существами, старше самого Империума.
Зло было среди нас, бросая вызов закону Императора. А я служил Императору. Всегда служил. И всегда буду. Это моя клятва. Это гром и молния.
Он отшвырнул кустодия, словно жесткое мясо, которому предпочли более сладкое убийство. Я взмахнул мечом и проревел:
– За Единство!
Мы бросились друг на друга, человек против зверя.
Он ударил словно танк, сбив меня с ног. Мой меч едва оставил борозду на доспехе, который напоминал паучий панцирь, только во много раз прочнее.
Я шатался, меч весил как надгробная плита, в голове стучало.
Сибирская тундра…
Из Абиссны тянется дым…
Отделавшись от грез, я едва парировал рубящий удар когтя. Тварь обладала непомерной силой, отражение удара едва не выбило мне плечо, но ее присутствие ощущалось… неправильным. Меня начал изнурять более сильный недуг, больше чем просто физическая боль. Древние голоса мертвых, видения еще не наступившей резни. Моя собственная бесславная смерть, принесенная в жертву какой-то сущности извне…
Я закричал и понял, что когти твари рвут мою плоть, Я взмахнул мечом, отрубив руку или коготь. Отросток упал на землю, перевернулся и удрал, словно паук, в тени.
Я едва ли видел подобные ужасы.
Я отступал и знал, что умираю. Не из-за истощения рук, ног и разума, но от раны, которую нанес враг. Я чувствовал это. Я знал.
У меня едва остались силы, чтобы поднимать меч. Я выронил второй клинок. Он отлетел в те же тени, где спряталась паучья рука.
Я неистово рубил, пытаясь удержать тварь на расстоянии. Она смеялась в ответ на мои усилия, от этого нечеловеческого звука волосы на загривке встали дыбом. Потом я опустил руку, не уверен умышленно или инстинктивно, и почувствовал рукоятку радиационного пистолета. Знак Единства прижался к ладони, когда я вырвал оружие из кобуры, не зная даже, выстрелит ли оно.
