― Ты помнишь свет Просперо? ― Амон остановился, не сводя глаз с усиливающегося пламени. ― Солнце, поблескивающее на пирамидах, свет утренней зари, ползущий по земле и морю. Иногда мне кажется, я больше не увижу такого рассвета, ― он обернулся и посмотрел на Аримана с той же печальной улыбкой. ― Но, может, это всего лишь воспоминание.
Ариман молчал, вспоминая город, сверкающий под ярким небом, и стены пирамид, которые обратились в озера солнечного света.
― Долгое время я хотел вернуться туда и увидеть, что осталось, ― Амон кивнул, подойдя ближе к Ариману, а затем покачал головой. ― Странно, не так ли? Нас сотворили воинами, дабы мы стояли отдельно от остального человечества. Разве мы может быть сентиментальны? ― он остановился в шаге от Аримана. ― Но затем я понял, что свет существовал только в моих воспоминаниях. Если бы я коснулся пепла и увидел разрываемое штормами небо, воспоминания бы погасли. И что тогда осталось бы от Просперо?
Ариман выдержал взгляд Амона.
― Прошлого не изменить, брат, ― мягко произнес Ариман. Амон перевел взгляд на свет, ютящийся на границе комнаты.
― Вот так все заканчивается. Ты ведь знаешь это?
― Брат, то, к чему стремишься…
― К чему я стремлюсь? ― Амон покачал головой. ― Ты считаешь, будто все понимаешь, ― он глухо рассмеялся. ― Ты не меняешься, Ариман. Мы ― мертвый легион. От нас осталось лишь эхо и дергающиеся трупы. Ты об этом мечтал? Ради этого заставил нас бросить вызов отцу?
Ариман посмотрел Амону в глаза.
― Я ошибался.
― Ты уничтожил нас, а твоя мечта оказалась обманом, ― голос Амона оставался спокойным, но Ариман чувствовал кипящие внутри него чувства. ― Возможно, ты прав, возможно, нельзя обратить вспять содеянное Рубрикой, но я хочу не этого, брат. И не последую за тобой в мечты. Именно так все закончится, а не начнется заново.
Ариман почувствовал, как внутри него все застыло. Он вспомнил мертвые миры, которые видел в вероятном будущем.
«Они станут меньше чем прахом…»
― Ты не можешь уничтожить легион, ― сказал Ариман, услышав, как дрожит его голос.
― Но уничтожу, брат. Может, ты считал, что я мечтаю о восстановлении легиона или прощении нашего отца. Это тщетные надежды, и они ведут нас лишь на путь лжи. Нам конец. Пути назад больше нет, как и прощения за содеянное, но все может завершиться, и, возможно, мы обретем покой. Ты уже разрушил нас. Я же спасу нас единственно возможным способом.
― Рубрика сохранит легион. Наши братья не живут, но они не могут умереть, ― над Ариманом лязгнули цепи.
― Я сокрушу Рубрику. Обращу против самой себя, ― Амон печально кивнул. ― Ты показал, что столь великое изменение возможно, и если ты можешь переделать легион, то сможешь и обратить его менее чем в прах.
― Он остановит тебя, ― выплюнул Ариман.
― Магнус? ― Амон рассмеялся, и взгляд Аримана впился в лицо брата. Тот недоверчиво покачал головой. ― Неужели за все прошедшие годы тебе не приходила мысль, что Рубрика ― плод его усилий? Ты действительно считал, будто он не знал, чем мы занимались? Что он не понимал, какую разруху на нас навлек? Думаешь, он не мечтал о конце?
Ариман чувствовал себя так, словно Амон ударил его.
― У тебя не выйдет, ― сказал он, но почувствовал в своем голосе слабость. Амон вздохнул.
― Получится, ― произнес он. ― Даже если мне придется сжечь половину Ока Ужаса и стереть в пыль Планету Колдунов, чтобы найти способ, я сокрушу твою Рубрику и позволю наконец умереть нашему легиону.
― Амон…
― Я думал, что в конце ты придешь ко мне. Даже подталкивал тебя к этому. Когда ты пережил моих охотников, я понял, что ты догадаешься, зачем они пришли за тобой, ― в его глазах была грусть, понял вдруг Ариман, грусть и жалость. ― Даже сломленный, ты остаешься Ариманом, повелителем Корвидов, главным библиарием Тысячи Сынов. Ты все еще достаточно горд, чтобы полагать, будто как-то сможешь изменить будущее, что твои знания и понимание глубже, чем в действительности, что ты сможешь изменить ход судьбы. Ты сказал, что ошибался, что Рубрика была ошибкой, но под той ложью, которой ты успокаиваешь себя, до сих пор горит высокомерие. Ты не изменился, брат.
― Амон… ― Ариман в смятении покачал головой.
― Почему ты не пользовался Рубрикой? ― неожиданно спросил Амон. ― Ты мог попытаться обратить ее против нас, когда мы пришли за тобой. Почему же не использовал?
Ариман вспомнил пепельную равнину и Магнуса, разрывающего живую статую, которая была Артаксерксом. Вспомнил крики призрака, когда доспехи треснули, а затем срослись обратно.
― Они мои братья, а не рабы.
― Ты сделал их рабами. ― Амон отвернулся и посмотрел в сумрак, скрывавший потолок. ― Тебе следовало использовать их, это было бы по крайней мере честно, друг мой. Это бы показало, что ты понимаешь, кто ты есть на самом деле.
Слова будто отодрали струпья, давно покрывавшие разум Аримана. Амон прав. Он позволил себе поверить в ту ложь, которая однажды уничтожила его. Он был ничем, всего лишь стихающим отголоском поражения.
― Помоги мне. Расскажи все, что знаешь о Рубрике, ― произнес Амон. ― Даруй своим братьям покой. Ты увидишь, как все закончится, и сможешь сам обрести покой.
«Судьба, ― подумал Ариман. ― Судьба наконец пришла».
― Давай же. ― Ариман почувствовал руку Амона на плече. ― Я прощаю тебя. Помоги закончить то, что ты начал, брат. Расскажи мне.
Ариман вспомнил башни Планеты Колдунов, неповоротливые тени, бредущие из стихающей бури, мертвенный свет в их глазах.
«Мне жаль, братья», ― сказал он тогда.
Ариман поднял голову. Он посмотрел в глаза Амону, небесная синева встретилась с ночной тьмой. Колдун кивнул.
Амон открыл рот, и из него потекли слова, длинные последовательности слогов, которые будто резонировали в комнате. Ариман почувствовал, как отключились обереги, и его снова омыл великий океан варпа. Когда его разум снова воссоединился с великой и таинственной силой вселенной, Азеку показалось, что он услышал мысленный смех, похожий на довольное карканье ворона. Амон не сводил с него глаз. Ариман чувствовал, как вокруг него выжидающе парит разум брата.
Он закрыл глаза, запрокинул голову и отворил двери, которые давным-давно были запечатаны в коридорах его разума. Оттуда выплеснулась Рубрика во всех ее подробностях: каждый ритуал, каждый источник, каждое изменение и миг прозрения. Она приняла форму сконцентрированного кристалла памяти. Ариман подержал его.
