Брайан Герберт - Песчаные черви Дюны

– Аксолотлевые чаны. Как их много. Откуда они здесь взялись?

– К сожалению, это всего лишь голографические изображения. – Имитация была такого высокого качества, что присутствующие могли слышать звуки, издаваемые живыми чанами, ощущать запах химикатов, дезинфицирующих веществ и лекарств.

Скиталь стоял, окруженный этими славными образами, и сердце его сжималось от тоски по дому, дому, ныне полностью и безвозвратно разрушенному. Много лет назад, перед тем, как ему разрешили вновь ступить на священную землю Бандалонга, и он, и другие тлейлаксы всегда проходили длительный обряд очищения. С тех пор как Досточтимые Матроны вынудили его бежать с планеты с несколькими ценными контейнерами, он всегда старался – насколько это возможно – соблюдать ритуалы, которым он без устали обучал и юного гхола. Но этого было недостаточно. Скиталь уже давно не чувствовал себя чистым, но знал, что Бог поймет и простит его.

– Так выглядела типичная селекционная камера. Присмотрись внимательно. Усвой каждую мелочь, впитай ее в себя. Напомни себе, как все было раньше, и как должно быть. Я воссоздал эти образы по памяти, и та же память находится и внутри тебя. Отыщи ее.

Скиталь снова и снова повторял эту фразу, вколачивая ее в ребенка. Младшая копия была способным и умным учеником, мальчик механически запоминал всю информацию, но душа его была пока пуста.

Шиана и другие ведьмы не понимали всей глубины постигшего Скиталя кризиса, да, впрочем, им не было до него никакого дела. Сестры Бене Гессерит мало смыслили в способах восстановления генетической памяти гхола, они не умели определять момент, когда гхола был готов к этому… но Скиталь не мог позволить себе роскоши ждать. Определенно, ребенок уже достиг нужной ступени зрелости. Память его должна, просто обязана пробудиться! Скоро мальчик останется единственным во вселенной тлейлаксом, и некому будет пробудить его память.

На лице младшего Скиталя, смотревшего на ряды беременных чанов, появилось выражение благоговения и страха. Мальчик буквально впитывал увиденное. Это хорошо.

– Вон тот чан во втором ряду – это тот, из которого родился я, – сказал он. – Сестры называли его Ребеккой.

– У чана нет имени. Он не является личностью, и никогда ею не был. Даже когда чан умел говорить, он был всего лишь женщиной, самкой. Мы, тлейлаксы, никогда не даем имена чанам, как и женщинам, которыми были когда-то аксолотлевые чаны.

Скиталь расширил изображение, теперь мальчик видел огромный дом, наполненный бесчисленным множеством чанов. Вокруг были видны шпили, башни и улицы Бандалонга. Этого визуального пейзажа должно хватить, но Скиталю хотелось бы добавить и другие детали – запах плодовитой самки, свет солнца родной планеты, умиротворяющее чувство локтя – сознание того, что в городе тысячи тлейлаксов, заполнивших улицы, дома, храмы.

Скиталь почувствовал себя страшно одиноким.

– Я уже давно не должен жить и стоять перед тобой. Меня оскорбляет моя старость, боль, телесная немощь. Кехль мастеров уже давно произвел бы эвтаназию, и моя жизнь продолжилась бы в свежем теле нового гхола. Но сейчас настали страшные времена.

– Страшные времена, – словно эхо повторил мальчик, попятившись сквозь одно из подробных изображений. – Ты должен делать вещи, невыносимые и недопустимые в иных условиях. Ты должен проявить героизм и оставаться живым время, достаточное для того, чтобы разбудить меня, и я душой клянусь тебе, что стану Скиталем. До того, как будет поздно.

Процесс пробуждения гхола не был ни быстрым, ни простым. Год за годом Скиталь применял давление, напоминание, использовал многие ментальные приемы. Каждый урок, каждое требование были словно камни, складываемые в груду, которая постепенно становилась все выше и выше, и рано или поздно она станет настолько неустойчивой, что начнется обвал, и наступит прозрение. Но только Бог и Пророк могли знать, какой именно мелкий камешек памяти станет последним и вызовет освобождающий обвал и лавину.

По лицу Скиталя мальчик видел, что его наставник сильно расстроен. Не зная, что делать, ребенок процитировал выдержку из своего катехизиса:

– Столкнувшись с невозможным выбором, надо всегда выбирать путь Великой Веры. Бог ведет только тех, кто хочет, чтобы их вели.

Кажется, та же самая мысль отняла последние силы у Скиталя. Он упал на ближайший стул и постарался восстановить силы. Гхола подбежал к нему, и Скиталь погладил своего маленького двойника по волосам.

– Как ты молод, вероятно, слишком молод.

Ребенок положил руку на плечо старика.

– Я буду стараться – клянусь тебе. Я буду трудиться, не щадя сил.

Он зажмурил глаза и изо всех сил попытался свалить невидимую и неощутимую стену, окружавшую его спящую пока память. Мальчик сильно вспотел от усилия, но в конце концов сдался и открыл глаза.

Старший Скиталь пришел в отчаяние. Он уже использовал все известные ему способы подтолкнуть мальчика к краю прозрения. Это был кризис, катастрофа, парадокс, безнадежность. Но отчаяние и горе Скиталя были куда глубже, чем чувства ребенка. Клинические знания оказались неэффективными.

Ведьмы применили своего рода сексуальное извращение, чтобы пробудить память башара Майлса Тега, когда его гхола было всего десять лет, а наследник Скиталя был уже на два года старше. Но старому мастеру была невыносима сама мысль о том, что сестры используют свои нечистые тела для того, чтобы вломиться в душу мальчика. Скиталь уже и без того пожертвовал слишком многим, продав душу ради будущего своей расы. Сам Пророк с отвращением отринет Скиталя. Нет, только не это!

Скиталь спрятал лицо в ладонях.

– Ты – порочный гхола. Надо было выбросить плод тогда, двенадцать лет назад и попытать счастья еще раз!

Голос мальчика прозвучал резко, как лопнувшая струна.

– Я сосредоточусь и вытолкну память прочь из клеток!

Глубокая печаль тяжким грузом гнула Скиталя к полу.

– Это инстинктивный процесс, а не интеллектуальный. Чувство должно снизойти на тебя само. Если память не возвратится к тебе, то ты бесполезен. Зачем тебе тогда жить?

Мальчик боролся с собой, как мог, но Скиталь не видел искры пробуждения и благоговейного трепета в его глазах, в них не отражался поток воспоминаний и жизни. Оба тлейлакса ощутили горький вкус поражения. С каждым следующим мгновением Скиталь чувствовал неумолимое приближение смерти.

Барон Владимир Харконнен неплохо устроился в своей второй жизни. В свои семнадцать лет пробужденный гхола уже распоряжался замком, набитым древними реликвиями, а многочисленные слуги были готовы моментально выполнить любой его каприз. Самое приятное заключалось в том, что это был замок Каладан, родовое гнездо Атрейдесов. Сидя на высоком троне, инкрустированном черными бриллиантами, он смотрел, как в большом аудиенц-зале суетятся лакеи. Помпезное величие – разве не заслужил все это представитель рода Харконненов?