Часть I. Старушка.
В этот день Варваре Семёновне Шмякиной исполнилось восемьдесят девять лет. Одутловатое лицо с отвисшей челюстью и щегольскими седыми усиками, – прошу прощения, – с кавалерийскими седыми усами, выражало полное презрение ко всему окружающему. За долгие годы жизни на её лбу образовалась восьми ярусная лестница из морщин, – за десять прожитых лет она получала одну дугообразную морщину. Она знала, как закалялась сталь и дух пролетариата. До мозга костей Варвара Семёновна была человеком с атеистическими взглядами; ещё в 1958 году, когда произошёл жёсткий натиск на церковь, она, будучи юной комсомолкой, активно принимала участие в закрытии монастырей и чистке религиозной литературы, за что, собственно, ей и был присвоен значок "ВЛКСМ". Муж её, Герасим Антипович Шмякин, трагически погиб на территории штрафного изолятора в Воркутлаге. Говорят, что его полураздетого привязали проволокой к столбу в сорокаградусный мороз, отчего тот и умер. Внуков у Варвары Семёновны не было, а дочь Светлана давным-давно переехала к своему возлюбленному в Старые Бодуны. Варвара Семёновна как и всегда сидела в своём стареньком кресле и разговаривала с телевизором, который, честно сказать, в последнее время барахлил. Баба Варя могла бы и дальше оживлённо дискутировать с телевизором, но, к её сожалению, или, вернее, прискорбию, телевизор окончательно забарахлил; по всей квартире пронёсся звенящий и оглушительный шум. Фрактальная волна немыслимой силы вытолкнула бабу Варю из кресла и прижала к стене, – сейчас баба Варя была похожа на витрувианского человека. Кулон с эмблемой СССР в виде серпа и молота на капроновой верёвочке, с которым она никогда не расставалась, лукавым змием опутал шею и начал безжалостно душить. Измученное лицо бабы Вари налилось малиновым цветом и она потеряла сознание. Среди сверкающей ряби на экране телевизора показалась крошечная серебристая точка; с каждой секундой она становилась всё больше и больше, и, по мере расширения, создавала чудовищный водоворот, который вытягивался острым конусом в сторону отключённой старушки. Бабу Варю обволокло аспидным коконом из тонких нитей и она навсегда скрылась в космической бездне чёрной дыры.
Часть II. Генка.
Геннадий Висяков приходился Варваре Семёновне Шмякиной двоюродным племянником. С дочерью Светланой отношения не сложились, а вот Геннадий раз в пятилетку навещал старуху. Разумеется, в дарственной наследником баба Варя указала Генку. Геннадий Висяков вёл аскетический образ жизни, или, точнее говоря, похуистический на грани люмпенства и социального разложения, а ведь когда-то этот человек был первоклассным радиомехаником с тридцатилетним стажем. Лицо его окостенело, щёки впали, цвет кожи приобрёл желтоватый оттенок, на макушке проступила алопеция; некогда мудрый и решительный взгляд сменился оторопью и злобой в глазах. Впрочем, Генку это не пугало, всю боль и отчаяние он запивал горячительным напитком "Божьи Слёзы", и от этого становился сильнее. В одночасье он почувствовал резкий упадок сил и отсутствие смысла жизни, но волевой человек имеет чёткую цель, поэтому Генка задал вектор в сторону магазина и пошёл за очередной дозой "Божьих Слёз". Вернувшись в родные пенаты, он увалился на диван; в голову лезли дурные мысли, которые не давали заснуть. Геннадий корил себя за то, что в своё время поссорился с женой, с его родной и любимой Ольгой Висяковой, ныне Бухтояровой, – и не вернёшь, – подумал он. В этот момент он осознал, насколько одинок; ему ещё никогда не было так паршиво и больно, – Геннадий расплакался. Он, словно обездоленный ребёнок, плакал и облизывал губы, по которым скатывались солёные росинки. Его глаза излучали ликующий свет раскаяния, он чувствовал, как сердце наполняется теплотой и глубоким умиротворением, если бы не стук в дверь:
– Генка, открывай, это Витька Цымбал. Генка!
Гррр-фшууух, – дверь открылась:
– Хуле ты блять настукиваешь? Чё случилось?
– Генка, в хате твоей тётки были какие-то жуткие звуки! Пойдем проверим…
– А ты сам не пробовал выбить дверь и проверить?
– Ну, я это, как бы, сразу к тебе побежал.
– Блять, как же вы меня все заебали. Ладно, пойдём.
– Генка, постой, у тебя случайно не найдётся чего хряпнуть для бодрости духа, так сказать?
– Пошёл нахуй, потом хряпнешь, идём!
Узнав от Витьки Цымбала, что в квартире его тётки прогремели жуткие звуки, он сразу же представил, что Варвара Семёновна наконец-то споткнулась, упала и померла, ведь на кону трёхкомнатная квартира с видом на городской парк, а значит, и новая счастливая жизнь. Никогда ещё одеревеневший мозг не давал столько красочных образов своему хозяину, – в этот миг жизнь разделилась на "до" и "после". Придя к дому, Генка велел Витьке не паниковать и слушаться его указаний. В случае, если бабка действительно мертва, то всё решится с соблюдением формальных норм, а если же при вскрытии квартиры окажется, что она в здравии, то умертвить её безболезненным способом и выдать убийство за несчастный случай. За содействие и сокрытие улик Витьке был обещан ящик водки и право на жизнь, в случае же саботёрства – верная смерть. Достав из кармана заветный ключик, Генка пустил его в замочную скважину и принялся плавно и методично проворачивать: раз оборот, два оборот, щелчок! В эту секунду их бегающие крысиные глазки заискрились и они, оборачиваясь по сторонам, юркнули в квартиру. Осмотрев комнаты, будущие фигуранты несостоявшегося дела так и не обнаружили Варвару Семёновну. Генка, потупив взгляд, сделал очередной почётный круг, но и во второй раз не увидел свою тётку. Странно, – подумал он. Тётки и след простыл, вещи валяются, будто здесь происходила борьба, и телевизор включен. Словом, данная ситуация поставила их в тупик; ещё минутами ранее они замышляли убийство, а теперь, разводя руками, мечутся из стороны в сторону и не поймут, что делать. Успокоившись, Генка присел на кресло, где сидела Варвара Семёновна, и, взяв в дрожащие руки старый фотоальбом, принялся его листать; с ностальгическим энтузиазмом он рассматривал каждое фото и кое-где находил себя в кругу родственников, а в частности и в обнимку с тёткой. В этом пыльном кресле из жаккардовой обивки серого цвета, Генка ощутил себя дряхлым и брошенным стариком. Отныне он и кресло едины, – полное взаимодействие паразита и хозяина, вот только паразитом здесь является отнюдь не кресло.
Часть III. Раскаянье.
– Господи, прости меня за все грехи мои… Я жалкое насекомое в глазах твоих всевидящих. Смиренный и покорный слуга твой, Геннадий Висяков, Господи. Под десницею твоею, под покровом твоим, Господи, я приношу свою душу во имя твоя, во благо всея созданий твоих. Всем телом своим, душою своею, отдаюсь тебе, Господи, во имя всего святого, помилуй, отче, и ныне, и присно, и во веки веков, аминь.
Часть IV. Альтаировые псы.
Из ниоткуда начали доноситься тонкие голоски белокурых херувимов; знаменным пением своим они призывали пресвятаго Геннадiя отправиться в царствие небесное чрез толщи неизведанных миров.
