Мрачные тайны Луарвига - Лариса Куницына

Часть 1

Алхимик

- Я алхимик, - спокойно проговорил МакЛарен. – Я продал душу Сатане в 1523 году и обрёл бессмертие. И при этом навеки потерял покой…

Но это было не начало истории, а, скорее, её конец. Началось всё с моего возвращения на Киоту, на эту далёкую неспокойную планету, где много зла, но с ним, по крайней мере, можно бороться. Я занималась этим три года, но сейчас я возвращалась вовсе не по этой причине. Просто мне нужно было где-то приклонить голову. Я была одинока и разбита. Жизнь нанесла мне страшный удар, и самым неприятным было то, что я его вполне заслужила.

Как бы ни был верен мужчина, нельзя надеяться, что он будет ждать тебя годы и годы, воспитывая твоего ребенка от другого мужчины и спокойно наблюдая, как ты то и дело приводишь всё новых возлюбленных в его дом. Но я почему-то надеялась… Оставив его двенадцать лет назад после более чем двух десятилетий счастливой семейной жизни, я надеялась, что когда-нибудь смогу вернуться к нему. И эта надежда жила где-то в глубине моей души, несмотря на целую череду бурных и не очень удачных романов, последовавших потом. Что бы ни случилось, я твёрдо знала, что на Земле меня ждёт Саша, добрый, умный и красивый, Саша, который всё поймет и всё простит. Саша, который с честью выдержал мой визит с новым мужем и маленьким сыном, который после того, как мой новый рыцарь отправился на поиски приключений, принял под опеку моего на половину осиротевшего сына, заменив ему отца. Саша, который безропотно снёс моё появление с молодым возлюбленным и его маленькой дочкой. Саша, который, не смотря ни на что, любил и старался понять меня. В душе я всё равно считала его своим, и теперь была наказана за собственный безжалостный эгоизм, потеряв всякую надежду на возвращение в свой дом, когда скитания, наконец, доконают меня и душа запросится на покой.

Он, наконец, встретил свою Лену, нежную, спокойную, красивую и намертво прикованную к Земле своей работой в обычной городской школе Москвы в нескольких кварталах от его научно-исследовательского института. И теперь они могли вместе улетать по утрам на работу, вечером возвращаться, и даже обедать вдвоём в небольшом уютном ресторанчике на Чистых прудах, роскошь, которую я никогда не могла ему позволить. Он был счастлив, помолодел и похорошел несказанно. А моё годами пустовавшее место хозяйки дома заняла другая женщина. Её полюбили мои дети и внуки. Мой младший сын её просто обожал. Для Саши всё сложилось самым наилучшим образом, а я, поздравив его, убралась из собственного дома, как побитая собака.

Это событие привело меня в уныние, и я хотела вернуться на Рокнар, в своё опустевшее бунгало на берегу Великого океана, чтоб под тихий шум волн и музыку джунглей успокоить разбитое сердце. Я хотела забрать с собой младшего сына Алика, но он вдруг заартачился. Он ныл что-то насчёт того, что его пригласили участвовать в молодёжной экологической экспедиции на учебной подводной лодке «Магеллан», которая уже завтра отправлялась на всё лето куда-то к берегам Австралии для изучения Большого барьерного рифа. Мой ребёнок учился в ветеринарном колледже, за один год успевая пройти программу двух лет, и потому считался весьма перспективным учеником. Его кандидатура для участия в экспедиции не вызывала сомнений, а такой шанс выпадает раз в жизни. Разве я враг своему чаду? Конечно, нет. И я полетела на Рокнар одна.

Если вы когда-нибудь, переживая душевную драму, бродили в одиночестве по голубой полоске пляжа между белым океаном и изумрудными джунглями, а потом возвращались в пустой дом, где всё напоминало о далёком счастье, когда вы были здесь не одни, то вы поймёте, почему через три дня я взяла билет на звездолёт, летящий на Киоту, и улетела туда, где у меня было полно работы, и имелась возможность забыть обо всех бедах.

Так я и оказалась на Киоте с небольшой сумкой через плечо и разбитым вдребезги сердцем.

Когда я спускалась с трапа челнока, доставившего меня с орбиты, у меня возникла мысль позвонить Джону Вейдеру, старому другу, который работал совсем неподалёку, на соседнем с космодромом острове, где у него в заваленном бумажным хламом кабинете в старом шкафу всегда висела потрёпанная жилетка, пропитанная слезами его друзей. Джон бы меня понял и утешил. Он бы нашёл слова, чтоб успокоить мою мятущуюся душу. Но потом я представила, как буду рассказывать о том, как тяжко ударило по мне то, что мой давно брошенный муж, наконец-то, нашёл своё счастье. И не стала звонить.

Войдя в вагончик экспресса, отправлявшегося в Луарвиг, я села у окна. Глядя на пролетающие внизу красоты, я, наконец, призналась себе, что веду себя как последняя идиотка и эгоистичная стерва. Легче не стало, но акценты были расставлены. Я вздохнула, и, собравшись с духом, принялась за детальный анализ своих переживаний. Когда экспресс приземлился, я уже испытывала запоздавшее, но искреннее чувство радости за Сашу и его Лену, которая, оказывается, была влюблена в него ещё с начальной школы. А садясь в такси на площади, поняла, что теперь, наконец, буду избавлена от тягостного и неотступного чувства вины, мучившего меня каждый раз, когда я вспоминала о Саше, который терпеливо и безнадёжно ждал меня где-то далеко, не решаясь переставить в доме мебель, убрать с полок мои любимые книги и вышвырнуть в утилизатор моё давно вышедшее из моды тряпьё, занимающее шкафы.

Когда я расплачивалась с таксистом, мне показалось, что вместе с деньгами, я отдаю и ту тяжесть, что лежала у меня на сердце последние дни.

- Сдачи не надо, - сказала я, и он уехал вполне довольный.

А я повернулась и увидела над тёмными купами парковых деревьев огромную тучу, налитую золотым светом, под которой простиралась тонкая полоска голубого неба, подсвеченная ярким, но уже клонящимся к закату солнцем. И это огромное, занявшее полнеба, золотое зарево приковало мой взгляд. Я стояла, разглядывая его с изумлением и восторгом, замечая, что к краям эта чудная туча светлеет и перетекает в нежное сиреневое сияние, а наверху приобретает благородный серо-голубой цвет. Солнце потихоньку утекло за горизонт, и туча снова стала обычной большой синеватой тучей. А я с улыбкой направилась к дверям