К тому времени Дом народа подобрал большую часть бежавших перед сражением гражданских. Конечно, не всех. Несколько мелких кораблей рассыпались по малым поселениям и астероидам. Затаились в надежде, что силами дюжины кораблей Лакония их не отыщет. Возможно, так оно и было. Вернувшихся на космический город возглавил теперь капитан Роуман Перкинс. Это был немолодой марсианин с короткой седой стрижкой и кожей цвета мореного дуба, с тягучим выговором долины Маринер, добрым взглядом и командой десантников в силовой броне, готовых придать его желаниям силу закона. Явившись в кабинет Драммер, он на время разговора любезно занял кресло по ту сторону ее стола. Этот маленький вежливый жест только подчеркнул всю полноту ее поражения. Лакония не собиралась задираться, унижать ее. Перкинсу не было дела, потеряет ли она лицо. Он пришел взять желаемое а желал он полной власти и намеревался ее получить. Выйдет мягко – отлично. Не выйдет – тоже отлично. Иллюзия выбора оставалась ей.
Она выбрала.
Домашний арест лучше тюрьмы. Своя койка, своя одежда, свои файлы и коды доступа, только без прежних привилегий по выходу в эфир и с лаконской цензурой трафика данных. Она с ужасом ждала, что Саба попытается с ней связаться и выдаст себя, но сообщений от него не приходило. Драммер полагала, что вынужденное сотрудничество Союза перевозчиков полезно Перкинсу, Трехо и Дуарте. Ее арест, конвой в тренажерные залы, поданный лаконскими солдатами обед – все это украшало победные релизы, распространявшиеся по тринадцати сотням миров как предупреждение: ведите себя хорошо. Перед Лаконией пал даже Союз. Даже Марс. Даже Земля. Есть ли надежда выстоять у колоний?
Этот вопрос, конечно, давал тему для размышлений. Новости в ее диету больше не входили. Но можно было смотреть старые фильмы, слушать музыку, есть чего хотелось, играть, спать вволю, тренироваться – столько дел, которыми она издавна собиралась заняться, когда будет время.
В лучшие дни арест выглядел похожим на принудительный отпуск. Впервые за взрослую жизнь Драммер ни за что не отвечала. Ни долгосрочных политических обязательств, которые надо исполнять. Ни журналистов, администраторов и чиновников, с которыми вынуждена пикироваться. Кто там проходит какое кольцо, какие изделия запрещены к провозу, какие облагаются налогом, как уравновесить потребности колоний – все это было теперь не ее заботой. Не считая отсутствия Сабы, именно такую жизнь она собиралась вести после окончания президентского срока.
В плохие дни ее комната превращалась в ящик, забитый тоской и поражением, а смерть виделась единственным выходом.
Тюремщики принимали ее перепады настроения с единодушным, неискренним сочувствием. Они были добры, потому что им так хотелось. Захотелось бы им другого, тоже все было в их воле. Ее мнение играло роль ровно постольку, поскольку кто-то другой решил с ним считаться. И у Драммер были причины полагать, что все так и останется – комната, тренажеры, снова комната, охрана и изоляция от человечества – на всю жизнь.
А потом, через три месяца после капитуляции, «Сердце бури» подошел к перевалочной станции Лагранж‑5, и Драммер вместе с ним.
Воган явился как призрак прошлого. Если бы Драммер еще не сознавала, насколько истосковалась в одиночестве, сейчас могла бы понять по тому, как сильно ему обрадовалась. У Вогана по щекам и на лбу пролегло несколько новых морщин. Он держался с прежней официальностью, но уже не излучал приглушенной надменности, казался хрупким. Как выеденная изнутри буханка хлеба – одна корка осталась.
А может, так вышло с ней, и ей просто хотелось видеть свое отражение в другом человеке. Чтобы не так одиноко было.
Воган постоял в дверях, давая ей собраться с мыслями.
– Совещание, мэм, – сказал он. – Адмирал Трехо просил меня… помочь вам подготовиться.
Трехо? – Ей показалось, что они уже вели этот разговор. – Он здесь?
– Скорее, это мы здесь, но да. Генеральный секретарь, вы и адмирал Трехо. И еще кто-то. Мне не дали полного списка, но, по-видимому, они хотят, чтобы вы выглядели представительно. И вот еще что.
Он протянул ей ручной терминал. Драммер взяла, прокрутила древо файлов, к которым имела доступ. Скудный список, но с одним преимуществом: новый. В том, чего не видел педелями, есть свое очарование. А вот и текстовый файл под ее именем. Драммер открыла.
Примечание для выступающих: важно больше не называть системы вне Сол «колониями». В нижеследующем и свободных ремарках их следует именовать «планетами» или «системами». Не следует особо выделять Землю, Марс или систему Сол.
Спрашивает Моника Стюарт.
Вопрос: Участвует ли Союз перевозчиков в передаче управления?
Ответ: Союз перевозчиков всегда был временной структурой. Еще до прибытия наших лаконских друзей мы вели переговоры с ООН и коалицией Земля – Марс относительно соглашения о передаче больших полномочий постоянному гарнизону. Лаконский флот естественным образом заполняет собой этот вакуум, так что Союз перевозчиков рад сотрудничать с верховным консулом Дуарте и президентом Фиск в поддержании свободного и эффективного обмена между планетами (см. примечание).
Спрашивает Оден Таммет.
Вопрос: Готов ли Союз перевозчиков возместить Лаконии ущерб, нанесенный ее кораблям?
– Что, будет пресс-конференция? – спросила Драммер.
– Она значится в повестке дня, – подтвердил Воган. – Вы, конечно, вольны отклоняться от сценария…
– Вольна?
– …но лаконский цензор просмотрит все до выхода в эфир. А условия бывают и не столь приятными, как здесь у вас.
Драммер промотала сценарий. Три страницы вопросов, все отрепетированы, прописаны, одобрены.
– Говорите, я должна?
– Отказ вам ничего не даст. И есть свое достоинство в том, чтобы выжить для будущей битвы.
– Или просто выжить, – бросила Драммер.
– Или так.
Она вздохнула.
– Полагаю, я должна иметь представительный вид. Сколько у меня времени?
* * *
В этом конференц-зале она присутствовала на открытии Лагранж‑5. Сводчатые потолки сейчас выглядели еще торжественнее, чем тогда. По залу циркулировала обслуга с бокалами шампанского и закусками: выращенными в баках устрицами, настоящим чеддером, крекерами с беконом из неподдельной свиньи. Настенные экраны транслировали снимки Земли и Луны, Дома народа и «Бури» – четкие и красивые. Высшие чиновники общались, болтали, словно никто не выворачивал человечество наизнанку. Словно история шла своим чередом. Отсутствие нескольких человек – к примеру, Эмили Сантос-Бака, – кажется, заметила одна только Драммер.
Генеральный секретарь нарядился в светлый костюм с рубашкой без ворота и золотой булавкой в лацкане. Он улыбался и пожимал руки. Драммер ожидала увидеть его более мрачным, но ведь, по чести, для него и Союз перевозчиков всегда был некоторым унижением. Участком вселенной, где положили границу его власти. Прежде по ту сторону границы стояла она. Теперь – Лакония. Так что главе ООН не так трудно было привыкнуть к новому положению дел.
Человека, который смеялся, положив руку ему на плечо, Драммер не узнать не могла. Адмирал Трехо оказался ниже ростом, чем она ожидала. Полнота груди и живота объяснялись не столько мускулистостью или ожирением, сколько генами и возрастом. Волосы у него начали редеть, и адмирал не пытался этого скрыть. Яркая зелень глаз казалась бы безвкусной, не будь она натуральной.
Трехо, заметив ее, прервал беседу с генеральным секретарем и заковылял к ней. Он был несколько кривоног. Драммер почему-то стало обидно. Мужчина, уничтоживший и унизивший ее, мог бы, по крайней мере, выглядеть бронзовым Адонисом, а не заурядным человеческим существом. Ей проще было бы проглотить поражение от бога.
– Президент Драммер. – Он протянул руку. – Я рад наконец встретиться с вами в более спокойных обстоятельствах.
– Просто Драммер, – поправила она и обнаружила, что уже жмет ему руку. – Думаю, «президента» можно отбросить.
