Мы взмываем над полем и летим прочь от внушительных гор вдоль берега вслед за едва различимой в снегу фигуркой всадника. Солнце уже намекает, что оно тоже за день нагулялось и хочет баиньки где-то там, за снежным горизонтом. Мы же вызывающе показываем ему длинный нос с рогами и летим к новым приключениям.
Минут через пять мы обгоняем нашего пастуха, он машет нам снизу рукой и указывает, в какую сторону лететь дальше, что мы и делаем. Еще через пять минут, судя по всему, прибываем на место.
Здесь снежная гладь подвытоптана, из нее, как луковицы, торчат четыре шатра, у них из вершинок вместо перьев струится дым. Азамат сажает нас в нескольких шагах от крайнего жилища. Вылезать наружу мне очень не хочется, но в шатре спать все-таки удобнее, чем в кабине, так что мы снова вытряхиваемся на снег.
Едва коснувшись ногами земли, я замечаю, что на нас с лаем несутся два пса, вероятно, пастушьи помощники. Да как несутся – уши и язык развеваются где-то за спиной, задние лапы вперед передних – в общем, того и гляди, врежутся в бок унгуца. Я порываюсь запрыгнуть обратно в кабину: не то чтобы я боялась собак, но эти уж очень жаждут встречи, на мой вкус.
– Лиза, да чего ты от собак шарахаешься? Они ведь табун охраняют, это свои собаки.
– Ага, только они нас впервые видят и вряд ли им дали наш словесный портрет.
Азамат хихикает и отмахивается от меня, а когда собаки подбегают поближе, рявкает на них какое-то жуткое сочетание согласных, которое, видимо, означает «цыц».
Собаки тормозят так, что снег столбом, а правая даже наворачивается через голову. В глазах их сразу воцаряется покорность, мольба о прощении и надежда, а вдруг дадут что-нибудь сгрызть.
– Ничего себе охраннички! – говорю. – Это, если правильное слово знать, кто угодно их окоротить может?
– А вот и не кто угодно, – наставительно говорит Азамат. – А только тот, у кого право есть. Это же не просто так дворняги, их специально выводили, чтобы чуяли, что у человека на уме. Я вот знаю, что я их хозяин, – они ко мне и подлизываются.
Псы и впрямь принялись тереться у его ног и просительно заглядывать в глаза. Только бы лизаться не начали, надеюсь, манерам их тоже обучают…
Тут на звук собак из шатров появляются люди – трое мужиков, укутанных в длинные шубы до самых пят. Азамат кричит им что-то приветственное, и мы двигаемся им навстречу. Мужики поначалу совершенно неприлично на него пялятся, потом немного неуверенно кланяются. Азамат кивает в ответ, и мы заходим в шатер.
Муданжский шатер – это такая огромная круглая палатка из шкур, на первый взгляд кое-как накинутых на каркас. Посередке разведен костер, обложенный в два ряда аккуратными камушками, а под боком у него пригрелась металлическая печечка без одной стенки; ее труба изогнута, а на сгибе припаяна перевернутая воронка, своего рода вытяжка, в которую уходит дым от костра, и все это поднимается к дыре в потолке. Пол застелен шкурами, на каркасе растут крючочки для подвешивания одежды, утвари и мешков с чем угодно. Каркас у шатра металлический, в нем отражается и бликует золотистое пламя. В шатре весьма просторно, человек десять легко улягутся; крыша у самых стен на высоте моего плеча, а в центре метра четыре. На печке пыхтит чугунок, время от времени выплевывая несколько пенистых капель, которые с шипением стекают по его боку, наполняя воздух сытным дымным запахом.
– Мы уж думали, вы вовсе не приедете, – неожиданно понятно говорит один из пастухов. У него тоже есть акцент, но какой-то другой, более четкий. – Зачем столичному барину переться в эту глушь…
– А я не столичный, – хмыкает Азамат, – я из Худула, мне степь что лужица.
– А-а, земляк! – с явным облегчением восклицает пастух.
Другой тоже что-то говорит, но его я, увы, не понимаю. Внятный продолжает:
– А я по другую сторону Рулмирна от Худула родился. Поехал вот в столицу на заработки, да и осел на полдороге. Красиво тут…
Они некоторое время обсуждают местные пейзажи, пока мы рассаживаемся у огня, а пастухи заканчивают приготовления к ужину. Эти потрясающие люди так и ходят тут в своих длинных шубах, кажется, вообще без застежек. И варежки прямо из рукавов растут, только кончики пальцев и можно высвободить. Мне-то в верхней одежде через пару минут становится невыносимо жарко, так что я стаскиваю для начала шапку и шарф. Появление в студии моих лохматых кудряшек вызывает резкую паузу в разговоре; пастухи оторопело переводят взгляд с меня на Азамата и обратно.
– Жена, – наконец коротко и категорично произносит Азамат.
Я довольно улыбаюсь и подсаживаюсь к нему поближе, чтобы ни у кого не возникло сомнений.
– Красивая… – протягивает северянин таким тоном, каким говорят «не может быть!».
– Сам удивляюсь, – усмехается Азамат.
Молчание затягивается, и мне становится неловко.
– Может, я схожу до унгуца, принесу еды? Раз уж мы ее столько набрали…
Азамат немедленно подрывается пойти вместе со мной.
Уже около самолетика он также порывается сам дотащить и термопак, и одеяла, и какую-то одежду для спанья, но руки у него все-таки только две, так что я обращаю его внимание на то, что термопак с колесиками и его можно катить. И укатываю, пока Азамат не придумал контраргументов.
Сквозь шатер прекрасно слышно, что говорят внутри. Даже лучше, чем мне бы хотелось, – конечно, они обсуждают Азамата. И откуда у такого урода такая жена, и с какой стати он получил эту землю, неужели не нашлось более достойных, и так далее. И это только из того, что я могу понять. Собаки у них тут явно умнее людей.
Когда я вхожу, они, конечно, замолкают, но и это не очень-то почтительно выглядит. Они ведь знают, что сквозь шкуры все слышно, а у муданжцев такой слух, что Азамат, наверное, от самого унгуца все разбирал. Я уже собираюсь с духом сказать заготовленную гадость, но тут меня огорошивают вопросом:
– Как муж?
Это спросил один из долхотчан, так что я поначалу не уверена, что правильно его поняла. Поэтому я переспрашиваю, повернувшись к северянину. Он повторяет все точно так же:
– Как муж?
– Как его здоровье? – уточняю я.
Они смеются и мотают головами. Муданжцы очень забавно мотают головой – до предела и притормаживая на дальней точке, как будто методично оглядываются через оба плеча. Я недоумеваю:
– А что тогда?
– Ну… ну как муж? – продолжают настаивать пастухи.
– Нормально, – пожимаю плечами, окончательно сбитая с толку. – Здорово. Хороший муж, очень заботится.
Мужики смотрят на меня как на больную. Чего им от меня надо?
Тут входит Азамат.
– Они дают тебе возможность на меня пожаловаться, это проявление вежливости, – чеканно объясняет он и, пока я хлопаю жабрами, продолжает в том же сухом, наставительном тоне, повернувшись к пастухам: – Моя жена с Земли, у них многие вещи устроены по-другому, так что ей надо все подробно объяснять.
