Сдавался ведь, гад! Все видели, как руки поднимал!..
Так почему тогда здесь? В этой яме, а не там, у сионийцев? Уж они-то, поди, и накормили бы и напоили в обмен на информацию?!
Зачем? Зачем он вернулся?
Неужели решил: раз не убил в прошлый раз — не убью и сейчас?! Не смогу?! Вот ведь сволочь какая! Самонадеянный!.. Но сколько везения! Сколько везения!..
Дюпрейн сокрушённо покачал головой, этого он всё никак не мог понять, не мог смириться с этим. С такой несправедливостью от Бога! Кому везёт-то? Уголовни-ку?! Рецидивисту! Мальчишке неопытному!
Ну, почему так? Почему?
Дюпрейн чуть не застонал, не от боли — от отчаяния, от бессилия. Но сдержался вовремя… А перед глазами вставали лица ребят, тех, с кем ему приходилось стал-киваться по жизни, сходиться за долгие годы своей службы. Сколько их погибло по нелепой, по глупой случайности?! Столько хороших парней! Не просто хороших по-людски, а профессионалов, мастеров своего дела… А этот Алмаар?
Почему он жив до сих пор?!
Я же сам попал в него — я видел! Почему сионийцы его не подстрелили? Ладно, сначала он стоял очень близко к машине, в "мёртвой зоне", но потом-то?! Почему потом сумел сбежать?
Зачем вообще таким людям даётся жизнь? Ведь они только себе подобных пло-дят! Тоже преступников!..
Вот зачем он живёт? Что он в своей жизни кому сделал, кроме вреда? Почему после всего продолжает жить? Почему Господь допускает такую несправедливость?
Кто действительно хороший, нормальный человек, кому жить да жить, тому и половины такого везения за всю свою жизнь не получить, а этот…
Дюпрейн оборвал сам свои собственные мысли, поняв вдруг, что начал он думать о себе. О себе, несчастном и невезучем… Нет же! Он никогда себя не жалел. Что за дурацкие мысли в голову лезут?! Он всегда был готов к смерти, и сейчас, уезжая на эту операцию, предполагал такой конец. Но разве к смерти можно приготовиться заранее?
"Хотя, сам ты во всём виноват! Один — и никто больше! — Подумал с горечью, полностью признавая справедливость этих слов, — Во всём! С самого начала! Непо-виновение надо было пресекать в самом зародыше… Застрелить Алмаара сразу. Сейчас бы голову не ломал и от пуль в кишках не мучился…
Поделом тебе! Поделом!"
Тут Дюпрейн попытался ещё раз по порядку вспомнить весь день, восстановить в памяти тот момент особенно, когда Алмаар кинулся навстречу сионийцам с криком: "Если вы боитесь, я пойду первым?.. Вы думаете: я боюсь смерти?"
Сейчас Дюпрейн обдумывал всё с холодным трезвым умом. Какой же смерти он мог бояться, если шёл сдаваться? Бросал слова на ветер? А ещё говорил в своё вре-мя, что лучше застрелится, чем попадать к сионийцам в руки. Чёртов болтун!
И почему я тебя жалел? Жалел ведь до последнего! Всё шанс тебе давал…
Сколько Дюпрейн ни мучился, сколько ни задавался подобными вопросами, всё же не выдержал, спросил, наконец:
— Ты зачем вернулся, Алмаар?
Спросил без злости, только с искренним удивлением, любопытством, не без воз-мущения, конечно, действительно желая услышать ответ на свой вопрос, хоть и понял сразу: Алмаар не ответит. Тот и вправду промолчал, глядел исподлобья, ждал крика, ругани — всего! — и даже пулю.
— Ты, что, не слышал, как я за тобой следом шёл? Шёл тебе, дураку, шею свернуть. Ещё бы чуть-чуть… — Дюпрейн усмехнулся, но беззлобно и без сожаления, и это доверие, эта мягкость тона и само обращение поразили Яниса сильнее, чем дуло пистолета, нацеленного в грудь.
— И там, на дороге, Я в тебя первым выстрелил… не сионийцы… И после всего этого тебе смелости хватило прийти сюда?!.. Зачем?
Ответом опять было молчание. Алмаар даже не шелохнулся, сидел, будто не слыша ни слова.
— Ведь ты же смерть пошёл искать, — продолжил Дюпрейн, его голос сал сильнее, громче, но не было в нём знакомой Алмаару злости, раздражения, того желания унизить перед остальными. Дюпрейн одно хотел понять: зачем Алмаар назад при-шёл? Должен же он понимать, — не дурак! — что убью я его! Голыми руками задав-лю после всего, что было… — Помирать собрался, да?
Янис и на этот вопрос не ответил, только ниже опустил голову, и Дюпрейну вдруг сразу стало ясно: под пули Алмаар шёл! Он и вправду думал, что его убьют. Сио-нийцы…
Он тогда действительно не боялся смерти. Единственный из его солдат не побо-ялся смерти! Он же сам всё видел, и сам понимал: ему среди ребят не жить, они только на твою смерть и согласны, поэтому тебе не перейти дорогу, как ни старай-ся. Вот ты и сорвался! Бросился! Сам себе хозяином хотел быть! Да! Стало быть, так оно всё и было!..
Эта неожиданная догадка заставила Дюпрейна нервно дёрнуться: нашёл, нашёл ответ, разгадал этого парня! Вот оно! Даже попытался рассмеяться, забыв о боли, но лишь закашлялся, отвернулся от всех, кусая губы чуть ли не до крови. Тайлер — сообразительный парень! — без лишних вопросов протянул фляжку с водой, перед этим открутив крышечку. Догадался!
— Почему же не застрелился, а? — Дюпрейн улыбнулся, и опять без издёвки, с одним любопытством, прищурил правый глаз. — Ведь было же чем!
Алмаар молча поднял левую руку, целясь автоматом в небо, — щёлк! щёлк! щёлк! — три раза нажал на курок вхолостую, опустил оружие. Всем стало ясно и без объяс-нений, что автомат у него пуст, даже без того патрона!
Расстрелял, значит, где-то! Потому, может быть, и вернулся. Вот оно что! А сам-то хоть помнит, где? В кого выстрелил в запале?
— Ты же в плен сдавался! Все видели! Ты за этим к ним шёл? — Дюпрейн зло сузил глаза. Только сейчас в этих слова и в этом взгляде вырвались на свободу те чувства, что бушевали в душе капитана.
— Я?!! — Янис чуть на месте не подскочил. — Сдаваться?!!
Он громко фыркнул, вложив в этот звук столько презрения к прозвучавшим сло-вам, что Дюпрейн опять попытался рассмеяться, но как-то осел, сник, опустил голо-ву на грудь. Потерял сознание. Джейк, сидевший рядом с капитаном, откинулся к стенке ямы, запрокинул голову, глядя на Яниса ничего не выражающими глазами, в которых читались тоска и безысходность. Именно по этому взгляду Янис заподоз-рил неладное, понял, что-то произошло: "С капитаном что-то?.. Ранен?! Поэтому я и жив до сих пор! Поэтому-то он и не тронул пока… Беседу ведёт! Жизни учит! Чёрт!.."
— Чёрт! — Янис резко дёрнул головой, выругался про себя, до боли стиснул зубы. Подстрелили капитана. И, судя по всему, серьёзно… А меня?! Почему меня никто не убил?! Я же ведь шёл туда только для этого!.. Уж кто-кто, а капитан-то из нас всех должен был точно выбраться… К своим вернуться, в город! Даже с рудника этого вернуться… Чертовщина какая-то!
Подстрелили… Янис зажмурился, обхватил голову руками. Ну, почему, почему всегда с ним так? Всегда, когда он пытается что-то сделать по-своему, получается всё обязательно только хуже. Всегда! Всю жизнь! И сейчас — так… Я ведь только умереть хотел. Сам умереть. Потому, что сам этого захотел, потому, что сам так решил: умереть без чьих-либо приказов, без приказа Дюпрейна, сам… Хотел даже в этом быть самому себе хозяином, руководить своей судьбой…
