— Иль конверса а до. «Слышу, что сказал».
— Я буду благодарен, если ты попробуешь, — ответил Миллер и махнул на кровать. — Ты не против, если я?..
— Ми кама эс су кама,[37] — сказал Диого. Миллер лег.
Диого скрылся в маленькой душевой, и звук струй, бьющих по коже, заглушил воздуховод. Миллер не испытывал такой близости ни с кем со времени брака, даже на тесном транспортном корабле. Все же он остерегся бы назвать Диого другом.
Вакансий на Тихо было меньше, чем ему бы хотелось, а с рекомендациями у него обстояло не слишком. Те немногие, кто его знал, не замолвили бы за него ни слова. Но наверняка что-то подвернется. Ему нужно было только время, чтобы переделать себя, начать заново и стать иным.
Если, конечно, Земля или Марс — кто там возьмет верх в войне — не сотрут с лица небес АВП и все верные ему станции. И если протомолекула не вырвется с Эроса, чтобы погубить планеты. Или станции. Или его. На мгновение он похолодел, вспомнив, что образцы так и остались на «Роси». Случись что с кораблем, Холден с Наоми, Амосом и Алексом присоединятся к Джули раньше его.
Он сказал себе, что это уже не его проблема. И все же понадеялся, что с ними все будет хорошо. Он желал им добра, что бы ни случилось с ним самим.
— О, Пампо, — сказал Диого, когда дверь душевой скользнула в сторону. — Слыхал, Эрос заговорил?
Миллер приподнялся на локте.
— Си, — продолжал Диого. — Та дерьмовина вышла в эфир. Там даже какие-то слова слышатся. У меня есть запись, хочешь послушать?
«Нет, — думал Миллер. — Нет, я видел те коридоры. То, что случилось с ними, едва миновало меня. Не хочу иметь ничего общего с тем ужасом».
— Конечно, — сказал он вслух.
Диого откопал свой ручной терминал и вызвал запись. Терминал Миллера принял передачу и загудел, сообщая о новой загрузке.
— Чика пердида[38] из связистов смешала отрывки записи с Бхангрой. — Диого, покачивая бедрами, изобразил несколько коленец танца. — Круто, а?
Диого с добровольцами АВП взломали ценнейшую научную станцию, набили морду самой могущественной и злобной корпорации в истории власти и зла. А теперь они кладут на музыку вопли умирающих. Или мертвых. И пляшут под нее в дешевом клубе. «Каково это, — подумал Миллер, — быть молодым и бессердечным?»
Хотя нет. Он несправедлив. Диого — добрый мальчик. Просто он наивен. Вселенная это исправит, дай только срок.
— Круто, — согласился он. Диого ухмыльнулся.
Запись ждала подключения. Миллер выключил свет, откинулся на узкую кровать, уносившую его против вращения. Он не хотел слышать. Не хотел знать. Должен был.
Поначалу звуки ничего не значили: электронный визг и бешеная буря помех. Потом, как будто из глубины этого шума, музыка. Хор скрипок, нарастающих в протяжном далеком крещендо. А потом, явственно, словно говорили в микрофон, — голос.
— Кролики и хомячки. Экология нестабильная, круглая и голубая, как лунный луч. Август.
Конечно, говорил не человек. Компьютерная система Эроса могла генерировать вполне убедительные голоса и акценты. Мужские, женские, детские голоса. И сколько миллионов часов записей сохранилось на компьютерах по всей станции?
Опять электронный щебет, словно выпустили стайку вьюрков. И снова голос — женский, негромкий, на фоне пульсирующего ритма.
— Пациент жалуется на учащенное сердцебиение и ночную потливость. Симптомы продолжаются три месяца, однако история… — Голос затух, а пульс ударов стал громче. Сложная система Эроса впала в маразм, как старикашка, у которого мозги превращаются в швейцарский сыр. Эрос умирал, менялся, терял разум. А «Протоген» позаботился о звуковой передаче, поэтому Миллер мог слышать, как гибнет станция.
— Я ему не сказала, я ему не сказала, я ему не сказала. Восход. Никогда не видела восхода.
Миллер закрыл глаза и соскользнул в сон под серенаду Эроса. Когда сознание померкло, ему померещилось рядом, на кровати, тело, живое и теплое, тихо дышавшее в ритме белого шума.
Управляющий был тощим человечком. Пышно зачесанные волосы напоминали волну, вечно собирающуюся разбиться о лоб. Комнатушка теснила его, гудя, когда инфраструктура Тихо — вода, воздух, энергия — возбуждалась к действию. Бизнес велся среди труб и проводки. Дешевый импровизированный кабинет. Самое дно.
— Сожалею, — сказал управляющий. Миллер почувствовал, как что-то оборвалось у него внутри. Среди всех унижений, уготованных ему вселенной, этого он не предвидел и потому рассердился.
— Вы считаете, я не справлюсь? — спросил он.
— Не в том дело, — ответил тощий. — Видите ли, между нами, мы ищем руки без головы, понимаете? Этот склад может сторожить любой кретин. А у вас такой опыт. К чему нам умение контролировать беспорядки? Или вести расследование? Я хочу сказать — чего там, на этот пост даже оружия не положено.
— Мне все равно, — сказал Миллер. — Мне нужна любая работа.
Тощий вздохнул и развел руками в преувеличенно астерском жесте.
— Вам нужна не такая работа, — сказал он.
Миллер сдержал смешок, испугавшись, что в нем прозвучит отчаяние. Он уставился на стену из дешевого пластика за спиной нанимателя, дожидаясь, пока тот задергается. Он попал в ловушку. Он слишком опытен, чтобы начинать сначала. Слишком много знает, так что невозможно вернуться назад и начать с чистого листа.
— Ладно, — сказал он наконец, и управляющий испустил облегченный вздох. У него хватило порядочности выглядеть смущенным.
— Можно спросить, — решился он, — почему вы оставили прежнее место?
— Церера перешла в другие руки, — ответил Миллер, нахлобучив шляпу. — Я не подошел новой команде, только и всего.
— Церера? — Явное недоумение управляющего, в свою очередь, удивило Миллера. Он взглянул на свой терминал. Там было его резюме, посланное нанимателю. Не мог же управляющий его не прочесть?
— Я там служил, — сказал Миллер.
— Да, в полиции. Но я говорил о последней работе. То есть я же в курсе. Ясно, что вы не вписали работу на АВП в резюме, но вы должны понимать, что здесь все в курсе вашей роли… вы знаете, в деле со станцией и все такое.
— Вы полагаете, я работал на АВП, — сказал Миллер.
Тощий кивнул.
— Работали, — сказал он.
И ведь он был прав.
В кабинете Фреда ничего не изменилось — и изменилось все. Обстановка, запах, ощущение чего-то среднего между залом совещаний и командным центром. Может, корабль поколений за окном выглядел на полпроцента ближе к завершению, но дело было в другом. В игре сменились ставки, и то, что начиналось как война, стало чем-то иным. Чем-то более важным. Это светилось в глазах Фреда и делало жестче его осанку.
