«…К тому же все они — сильные мира сего, а с таковыми надо дружить, — пронеслось у нее в голове. — Кто знает, сейчас она слепая пешка в их играх, а завтра р-раз! И вернулась в ряды хранителей! Ведь ясно же как день, ее взвод ни при чем, их не выпускают из-за нее одной. А значит, надо попытаться выторговать возможность вернуться, поучаствовав в этой глупой игре».
Камилла расслабилась и приготовилась к интересному поединку. А как иначе, беседы по душам с этим человеком всегда поединки!
— Я не знаю, что рассказать, сеньор, что вы хотите услышать. — Она улыбнулась. — Мне кажется, вы сами прекрасно осведомлены о произошедшем, а передо мной ломаете комедию. Я не права?
Дон Серхио довольно рассмеялся
— Да, я осведомлен И это не дает мне покоя. Хранитель, прошедший психологическую подготовку, вдруг теряет самообладание в рядовой стычке с каким-то неопытным мальчишкой? Такого не может быть. Не может, потому, что не может быть в принципе. Но судя по моим сведениям, это произошло. Вот я и задался вопросом: «Почему?» Если забыла, напомню: вы — мой взвод, мой собственный. Ты охраняла меня, и даст бог, будешь охранять в будущем. Я хочу знать, что произошло, не со страниц скупых отчетов, не от своих осведомителей, которых, поверь, у меня в вашем заведении хватает, а от тебя самой. Лично.
Камилла покачала головой.
— Сеньор, но мне и вправду, нечего вам сказать.
— А я думаю, ты ошибаешься. — Смешок. — Начни с того, отдаешь ли ты отчет, что та ситуация не могла быть возможна? — Дон Серхио пробуравил ее взглядом насквозь. Она поежилась.
— Да, сеньор. Отдаю.
— А что комиссия? Разделяет эти взгляды?
— Думаю нет, сеньор. Они настаивают на срыве. Все мы люди, у всех может быть.
— А на самом деле?
Его глаза смеялись. И Камилла расхрабрилась:
— На самом деле, конечно, отдают, сеньор. Да, все мы люди, никто не застрахован от подобных срывов в общении с близкими. Но он не близкий, и мы всего лишь играли в карты. Я так понимаю, вы и сами это знаете, иначе бы не задавали мне эти вопросы.
Хозяин кабинета согласно кивнул.
— Разумеется. Но тебе они ничего не говорят. Играют в молчанку. Ты же и сама понимаешь, что лучше не распространяешься о догадках даже внутри взвода. Сорвалась — и сорвалась. Так?
Отвечать было не обязательно.
— Потому, что у комиссии всего два выхода: либо поставить под сомнение методики корпуса, безошибочно работающие, как часики, почти столетие, либо все-таки признать, что Хуанито — мальчик особенный, дружит с нечистой силой, продал душу дьяволу или что-нибудь в этом роде. Тёмное дело. И ни один из них неприемлем.
— Зачем вам я, сеньор? — глядя на него в упор, спросила она. — Вы и так осведомлены гораздо лучше моей скромной персоны. К чему этот разговор?
Дон Серхио расслабился, откинулся на спинку кресла.
— Я же говорю, просто хочу послушать тебя, как очевидца. Как участника событий. Что ты в этот момент чувствовала? Почему сорвалась? Как сама оцениваешь произошедшее? Неужели это противозаконно?
Она покачала головой, пытаясь понять, как лучше всего реагировать. Пока она этого не знала, потому продолжала плыть по течению, выслушивая со стороны потенциального противника откровенность за откровенностью. Но за откровенность надо платить, а может ли она это делать? Имеет ли право, или это конфиденциальная информация?
И она решилась. Этот человек УЖЕ знает всё, что произошло. Знает гораздо больше комиссии, ибо телячьи глаза тех сеньор, хлопающих ресницами в попытке самим себе объяснить ее поведение, не выражали абсолютно никакой осведомленности. Дело спустили на тормозах, но спустили за отсутствием каких-либо выводов, а не чтобы что-то скрыть. Скрывают же они все подряд, по инерции, потому, что положено. Такого же собеседника, как дон Козлов, еще поискать!
— Нет, не противозаконно. — Вздох — Это сложно описать словами, сеньор… — Она прикрыла глаза и попыталась вновь пережить то, что чувствовала тогда. — Он будто затягивал меня. Я спорила, боролась, а он втягивал меня все глубже и глубже. И в один момент я просто не смогла выбраться.
— Откуда выбраться?
— Из спора. Он давил на меня, я будто чувствовала и переживала все, что он хочет сказать. Он говорил, а я окуналась и окуналась в это. И меня брало зло. Зло не только от того, что он говорил, но и от того, как он это делал. И оттого, что это делал он.
Он будто выворачивал душу и показывал всем ее на просвет. Словно издевался. Меня бесило это, я чувствовала, что еще немного и сорвусь, но не могла побороть себя и взять в руки. И в один момент сорвалась.
— Сумбурно! — выдавил ее собеседник после молчания.
— Я не смогу подобрать иные слова, сеньор, — ответила она. — Я это чувствовала, а чувства сложно описать.
— Ты знала, что на грани срыва, но не могла «выплыть» из этого омута, — переспросил он, но больше это походило на констатацию. Камилла промолчала.
— Что вообще можешь рассказать об этом пареньке? — усмехнулся его превосходительство. — Не относительно того случая, а в целом? Какой он в жизни? Что делает? Как к нему относятся?
— Разве этого нет в ваших отчетах? — не могла не съязвить Камилла, но его превосходительство отнесся к ее выпаду, как слон к таракану.
— Скажу, сложно с ним. — Камилла пожала плечами. — Непонятный он. Жесткий, принципиальный, себе на уме. Насколько я знаю, до сих пор ни с кем в нашем курятнике не спал, хотя негласная охота на него идет. На мой взгляд, это о многом говорит.
Его превосходительство кивнул, выражая согласие. Действительно, в целеустремленности юноше не откажешь.
— Он хочет добиться цели и ставит на карту всё. И это всё, что я могу сказать о нем в целом.
— А в жизни? Плохой он, хороший? Злой, добрый?
— Не знаю, сеньор. — Камилла покачала головой. — И не злой, и не добрый. Пока это никак не проявилось. Но глаза у него…
— Что глаза?
— Угроза в них. Опасность. Будто говорят: «Не подходи! Хуже будет!» Это сложно описать, но девчонки в основном это чувствуют и боятся подходить.
— Боятся его трогать, обижать, — перевел его превосходительство. Камилла кивнула.
— Мы его слишком мало знаем, чтобы судить наверняка. Если окажется, что он… Не из крепких духом, ему придется несладко, поверьте. Если же взгляд соответствует… Я не знаю, что будет, сеньор. Может быть его даже и примут. — Его превосходительство улыбнулся. Звериные порядки корпуса не являлись для него секретом. —
— Может быть?
— Ну, вы же и сами все понимаете, — усмехнулась она. — Он — мальчик. Чужой. Вот вы сколько на этой планете? — перешла она в наступление, решив попытаться хоть раз уколоть дона Серхио лично. Другой такой возможности у нее не будет. — А своим так и не стали. Вы все равно чужак, хотя именно вы, как говорят, вытащили страну в свое время из пропасти. То же и с ним. Он чужак, сеньор. Мальчик.
