— Здорово, Хуанито. Че хотел?
Я показал ему коробку от подарка. Затем приоткрыл ее и наполовину вытащил черный пластиковый диск.
— Можешь найти проигрыватель?
Сосед, а я точно знал, что он связан с разными ребятами, музыкантами, и может достать все что угодно из мира музыки, удивленно прицокнул языком и протянул руку к диску.
— Ого! Супервинил!
— Это хорошо или плохо? — я сделал удивленное лицо. Я рисковал, поскольку не знал, сможет ли он оценить мой подарок правильно. Мне повезло, не смог.
— Это супер, чувак! — он постучал ногтем по пластине, но не там, где звуковые дорожки, а ближе к центру. — Эта штукенция офигенные деньги стоит!
Я согласно кивнул.
— Точно!
— Наверное штукарь — полтора? Щас же такие не делают!
— Больше бери! — я картинно усмехнулся. — Два с половиной!
Он присвистнул и покачал головой.
— Где достал?
— Послушать дали… — уклонился я от ответа.
Глаза соседа вдруг загорелись любознательным огнем:
— А мне дашь?
— Самому только дали. — Я сделал вид, что задумался. — Давай так, ты тащишь проигрыватель, я его слушаю, а потом на неделю даю его тебе. Когда достанешь проигрыватель?
Сосед посмотрел на часы.
— Через полчаса.
— Идет.
Он кивнул.
— Базаров нет, договорились. Тогда завтра с утреца закинешь его, ага?
Я тоже кивнул.
— Договорились. Но ни дай бог поцарапаешь… — я погрозил кулаком.
— Да ты чё! Я чё, совсем не понимаю что это такое? — замахал руками он.
«Угу, не понимаешь. Но вслух я этого не скажу.»
— Хоть одна царапина — заплатишь за него со своего кармана! — пригрозил я. Очень строго пригрозил. Но сосед — парень в теме, да еще и аккуратный, этот вряд ли испортит.
— Идет! Ну, я пошел, через полчаса жди!
Он прикрыл дверь, обулся и тут же проскочил мимо меня вниз.
У мамы, когда она меня увидела, сошла с губ радостная улыбка.
— Опять что-то случилось?
Я вкратце пересказал свою историю, не акцентируя внимание на том, кого и где видел и сколько на самом деле стоит подаренный мне диск. Выслушав, она вздохнула и покачала головой.
— И что мне с тобой делать?!
— Мам, не начинай. И так тошно.
Я побрел на кухню, еле передвигая ноги. Очень хотелось повеситься. Или утопиться. Или сделать все сразу.
— Тебя весь день искала какая-то девушка, — донеслось мне вслед. — Несколько раз заходила, внизу сидела, ждала.
— Что за девушка? — мне не было интересно. Я догадывался, кто это. Но она свой выбор сделала, пускай сама расхлебывает последствия, что бы ей не двигало.
— Высокая такая, смуглая. — Глаза матери ехидно блеснули. — Очень высокая!
…И очень настойчивая!..
Я так и застыл с открытым ртом. Блин, я же говорил Эмме что-то про сегодняшний день! Как раз перед дракой с бандой Толстого в фонтане! Без особой надежды дожить до субботы! Зная надоедливость Шпалы, можно констатировать, что просто так она теперь от меня не отстанет.
Наконец, остался один. Мне не хотелось ничего, совершенно. Даже раздумья о грядущем, как бы полегче и поинтереснее его встретить, не прельщали. Я лежал и тупо пялился в потолок, ни на что не реагируя. В голове крутилась только одна мысль:
«Я потерял ее. Вот так просто взял — и потерял.»
Пришел сосед, притащил проигрыватель — нечто допотопное и архаичное, без виртуального управления, но внушающее уважение качеством выходного сигнала. Я, трясущимися руками, подсоединил его к своей звуковой системе, запустил вращающийся круг, как делал это мистер Смит, и положил на него пластину диска. Затем осмотрев перо, на конце которого оказалась обычная тонкая игла, опустил его на край каемки.
Весь остаток вечера и половину ночи меня не было — я летал. Маленькая аристократка права, есть в этой музыке нечто, чего нет у нас — то, что наши предки неблагоразумно потеряли во времена Третьей мировой, объявив крестовый поход существовавшему тогда миропорядку.
Этой музыке больше четырех сотен лет. Да, клавиши звучат, как помесь органа и пианино; гитары… Тоже отстают в развитии; но вот вокалист понятия не имеет, что они такие старые — его голос слышался так, будто они играют рядом, в соседнем клубе, в соседней комнате.
Несмотря на архаичность звучания, музыка, которую рождала группа, не ведала о своем возрасте. Она была вне времени, вне пространства. Я лежал и слушал, как из глубины веков доносятся октавы, ноты и слова, рвущие душу на части точно так же, как рвали души людей столетия назад. Музыку вечности.
Sweet child in time
You'll see the line
The line that's drawn between the good and the bad
See the blind man shooting at the world
Bullets flying taking toll
If you've been bad,
Lord I bet you have
And you've been hit by flying lead
You'd better close your eyes and bow your head
And wait for the ricochet
* * *
Утром меня растолкала мать, огорошив спросонья:
— К тебе пришли. Девушка.
Сердце сжалось от проснувшейся на мгновение надежды. Она нашла меня?
И тут же опало. Это оказалась Эмма. Всего лишь Эмма.
— Чего тебе? — недовольно потянулся я.
— Ты говорил, чтобы я зашла, — бодро ответила она, входя и демонстративно разуваясь.
— Эмм, не сейчас. Давай в другой раз?
Я обернулся и поплелся в свою комнату в надежде, что там можно спастись. Напрасная надежда!
— А когда? Ты обещал!
— Так, я пошла к донье Татьяне, — засобиралась вдруг резко мать.
— Мам, Эмма уже уходит, не надо!
— Мне самой лучше знать, что мне надо! — отрезала та. — Пока.
Ну-ну, и мама меня бросила. Предала, оставила наедине с этой длинной горгульей.
И что теперь делать? Вышвырнуть ее? Совесть не позволяет. Все же она не сдала меня тогда у Витковского. Пускай, не от любви ко мне, по собственным мотивам, но ведь не сдала же!
Я присел на пол у кровати, кивнул ей на кресло перед домашним терминалом. Она протянула мне планшетку и села, поджав ноги. И невольно напомнила мне этим Бэль.
— Эмма, я не в настроении. Честно. Будешь приставать — вышвырну.
— Я сделала все, как ты просил, — проигнорировала она угрозу. — Перебрала все фамилии золотой сотни, и еще несколько десятков из второй сотни.
— И что? — я развернул планшетку и попытался сосредоточиться на том, что там написано.
— Такой девушки нет. Блондинос больше пяти десятков, но так, чтобы совпадало всё — нет ни одной.
Приехали.
— Может, тебе показалось и ее на самом деле не существует? — В ее глазах читалась уверенность в этих словах. Дескать, Шимановский, кончай колотить понты и колись. Я в ответ громко рассмеялся.
