увидят, тут же отберут машину.
– И заткнитесь, – добавила Джуди, – я не могу отвлекаться от вождения. Хотите, чтобы я кого-нибудь переехала?
«Удобства», предоставленные девушками, не были роскошными. Они представляли собой большой, пахнущий бензином сарай, который когда-то, до пожара, был, должно быть, ремонтной мастерской. Джуди сразу загнала свой драндулет внутрь – из опасения, что его украдут, объяснила она, хотя Макклюн не мог представить себе, чтобы кто-нибудь захотел это украсть. Большую часть сарая занимала здоровенная ржавая цистерна. Оставшееся пространство было заполнено постелями – брезентовыми койками, которые смогли предложить Элла и Джуди. («Эй, – рявкнула Джуди, когда ле Бран попыталась пожаловаться, – можете спать на тротуаре, если вам там больше нравится».) Койки, по крайней мере, были совершенно новые. Их доставили на грузовиках вместе с другими припасами. Одеяла тоже.
Двое хичи не получили и этого. Они беспокойно чирикали и посвистывали, разговаривая друг с другом, потом обратились к Элле, которая нахмурилась, подумала немного, ушла и вскоре вернулась с большим мешком, полным тряпья. Казалось, это удовлетворило хичи, зато их не удовлетворило отведенное для сна место. Они опять посовещались, разглядывая стены и крышу старого сооружения, затем вежливо извинились и вышли. Тряпки они прихватили с собой и принялись укладывать их в переулке, в стороне от зданий.
Джуди вопросительно фыркнула. И Кара ле Бран тут же объяснила:
– Однажды я проводила об этом передачу. Они спят, закутавшись во что-нибудь.
– Да, конечно, – ответила Джуди, – но почему в переулке, а не внутри?
Этого ле Бран объяснить не могла. Да и не хотела, потому что неожиданно обнаружила отсутствие других удобств. Она с большим неудовольствием узнала, что в сарае нет водопровода, и с ужасом начала понимать, что это означает. Единственным «туалетом» оказалась выкопанная у дороги узкая траншея, закрытая «для приличия» брезентом. А услышав, что девочки предлагают в качестве еды, она просто пришла в ярость.
– Да ведь это CHON-пища, чтоб ее! – рявкнула она. – Эту дрянь раздают в центре! И вы с нас берете за нее деньги?
Элла равнодушно пожала плечами.
– Предпочитаете стоять в очереди? Ешьте или не ешьте, мне все равно.
Пока они разговаривали, хичи кончили устраивать постели и принялись безмятежно разворачивать круглые пирожки, которые пахли малиной и жареным чесноком. Это для Макклюна оказалось уж слишком. Бог мог наказать его, поместив в общество этих грязных тварей, – наказать, разумеется, несправедливо, но Макклюн считал, что несправедливость – тоже прерогатива Господа. Однако Он не мог требовать, чтобы Его слуга ел с ними. Орбис взял еду и сел на койку, стараясь держаться как можно дальше от хичи.
Пища была в обертке самых радужных расцветок. На ощупь обертка напоминала шелк, но, когда Макклюн провел по ней ногтем, она разорвалась. Макклюн по очереди откусывал от каждого куска, не обращая внимания на то, что один оказался тестообразным и безвкусным, а второй хрустел на зубах и напоминал по вкусу густую мясную похлебку. Прочитав про себя короткую молитву, Макклюн все съел. Для него пища никогда не имела особого значения. Еда необходима, чтобы поддержать жизнь, она не более приятна, чем очищение кишечника, и заслуживает не большего внимания.
Закончив есть, он посетил туалет-траншею. На обратном пути остановился и посмотрел на огромное звездное поле над головой. И вернулся в сарай. Кара ле Бран разговаривала с девочками, очевидно, они обменивались комплиментами, но Орбису не хотелось с ними разговаривать. Он лег на свою койку и закрыл глаза.
Но не успел прочесть и половину вечерней молитвы, как неприятное головокружительное ощущение дало ему знать, что происходит нечто нежелательное. Сарай словно раскачивался. Макклюн захотел сесть, и после второй или третьей попытки ему это удалось.
Не только он это ощутил. Звуки голосов показывали, что женщины тоже это почувствовали. Громче всех кричала Кара ле Бран:
– Боже! Что это? Землетрясение?
Когда Элла подтвердила ее догадку, ле Бран закричала:
– Черт побери, я не соглашалась ни на какие землетрясения! Через мгновение вернется большая волна, только на этот раз она заберет весь проклятый штат!
Больше Макклюн решил не слушать. Это не что иное, как Божественный промысел, а он никогда не боялся Божьих деяний. Макклюн закрыл глаза. Последним, что он услышал, был жалобный голос Эллы:
– Дайте покой, леди! Это последствия приливной волны. Ради бога, такое тут все время происходит. Просто надо привыкнуть.
IV
На следующее утро Орбис Макклюн встал с восходом солнца, готовый начать работу, ради которой явился сюда. Но хичи встали еще раньше и уже ушли – Макклюн понятия не имел, чем они собираются заниматься. Он оставил Кару ле Бран перебраниваться с девочками из-за отсутствия душа и их отказа ехать днем в центр, так что ей предстояло идти пешком. Но центр оказался недалеко. Через каких-нибудь двадцать минут Макклюн был там, где толпились люди – его главная цель.
Центр Барстоу походил на центры всех городов в мире – те же знакомые вывески над магазинами, те же молочные бары и кафе-мороженое, рестораны быстрого питания, туристические агентства, мастерские по ремонту бытовой техники и конторы адвокатов, специалистов по налогообложению. Макклюн миновал действующий спортзал, развлекательный центр полного погружения, студию тэквондо и с полдесятка парикмахерских и кабинетов протезистов-косметологов. Очевидно, жители Барстоу не меньше всех прочих обитателей Земли хотели выглядеть настолько хорошо, насколько позволяет современная технология. Макклюн проходил мимо, даже не замечая их существования. Он искал людный перекресток – но под такое описание подходил любой перекресток в Барстоу – и удобную скамью, портик или стол для пикников, куда можно было бы взобраться и обратиться к толпе.
Вскоре показалось самое подходящее место. Это была площадь с круговым движением и с небольшим сквериком в середине. В сквере – несколько цветущих кустов, а в центре – высокая статуя человека в рясе с клобуком. Как и весь Барстоу, сквер кишел бесцельно перемещающимися беженцами, и в нем было немало каменных скамей. Конечно, все они были заняты, но для Орбиса Макклюна это не стало проблемой. Потребовалось только сказать: «Прошу прощения, брат, я совершаю Божье дело», подкрепив свои слова широкой ласковой улыбкой, и пожилой мужчина, сидевший на скамье, уступил ему место. Забравшись на скамью, Макклюн увидел вырезанное на постаменте статуи имя – фра Хуниперо Серра [15], кем бы этот Серра ни был, – и принял это за добрый знак. Хотя этот человек был католиком, тем не менее он посвятил свою жизнь Господу – пусть даже не тому Господу; следовательно, они коллеги. Довольный Макклюн повернулся и поднял руки в благословении, готовясь обратиться к зрителям…
И
