растить на нем бактерии и прессовать их в небольшие порции ужасной съедобной массы, которая всегда отдавала машинным маслом.
Но это было давно. До того, как открыли фабрику пищи хичи; в кометном облаке Оорта она высасывала из комет элементарный углерод, водород, кислород и азот – то, что называется пищей CHON, – и готовила из этих элементов любые продукты, какие только можно вообразить. Потребовалось совсем немного, чтобы переоборудовать эту фабрику для земных нужд. Теперь эти фабрики покрывают моря и океаны, получая из воды нужные элементы. Да их сотни, этих фабрик, они повсюду и ежедневно производят продукцию! Макклюн видел снимки таких фабрик и в Мексиканском заливе, и в Красном море, у берегов Марокко и Китая – везде, где достаточно органических веществ, чтобы добавить углерод и азот к тому, что добывалось из воды. Конечно, Макклюн ненавидел эти фабрики – дьявольское изобретение хичи! – но они определенно помогали сохранить жизнь двенадцати миллиардам жителей Земли. Один из его прихожан работал на фабрике CHON, пока не ушел на пенсию и не переехал в Рантул. Его работа заключалась в добавлении к CHON небольшого количества других элементов, чтобы потребители получали все необходимые витамины и минералы. Работал он на гигантской фабрике, стоявшей на якоре у берега Южной Калифорнии и кормившей большую часть населения этого штата…
И тут его осенило. Южная Калифорния! Цунами, обрушившееся на берега Тихого океана, должно было уничтожить и эту фабрику – и, вероятно, ту, что у побережья Орегона, и на Аляске, и у берегов Центральной Америки, и повсюду, где могла дотянуться до пищевых фабрик. Так что вполне возможно – впервые за целое поколение может не хватить еды.
Окончив дневные труды, Макклюн испытывал сильный голод, он очень устал и подозревал к тому же, что серьезно обгорел на солнце. Зато был настолько близок к счастью, насколько мог себе позволить.
А дома, чтобы сделать день еще лучше, его ждала хорошая новость. Толкнув скрипучую дверь, он увидел Кару ле Бран и девочек; они уничтожали гору пакетов с пищей CHON. Что бы ни случилось, голод не помешает осуществлению его миссии.
– Кончается еда? – презрительно переспросила Элла. – Конечно. Мы это предвидели и запаслись еще несколько дней назад.
У ле Бран тоже были новости.
– Я старалась взять интервью в «Жизни После» и кое-что узнала. Именно там постоянно толкутся хичи. Знаете, что они предлагают?
Элла и Джуди кивнули, но Макклюн посмотрел с недоумением.
– Что они могут предложить?
– Вы не знаете? Да, черт возьми, – сказала она, вспомнив, – у вас ведь нет своего машинного мозга. Это все иммиграция. Как у людей, которым некуда идти. – Он совсем смешался, и она добавила: – В Ядро, понимаете? Они предлагают всем желающим переселиться в Ядро. Но только тем, у кого сохранено сознание, так что сначала им придется умереть.
И тут она наконец заметила, как изменилось выражение лица Макклюна – удивление перешло в гнев.
– Эй, – сказала она, виновато улыбаясь, – не нужно так смотреть. Конечно, сделки с «Жизнью После» выглядят странно, но если подумать об альтернативе, то это не так уж и плохо.
И озадаченно нахмурилась: выражение Макклюна смягчилось, гнев исчез, и его сменила сердечная бессмысленная улыбка.
– Неплохо? – задумчиво переспросил он. – Да нет, мисс ле Бран, это не просто плохо. Это самое большое, богохульное, безнадежно злое зло во всех своих частях, и я тысячи раз на коленях молил Господа, чтобы ответственные за это зло вечно горели в огненном озере в самых глубинах ада.
Улыбка стала еще шире, Макклюн повернулся и ушел. Он знал, какое впечатление производит уход вовремя, поэтому не остановился и распахнул старую скрипучую дверь.
Снаружи в теплых сумерках дул легкий ветерок. Макклюн взглянул на груды тряпок хичи, мельком подумал, не пнуть ли их, но не стал этого делать: урчание в желудке свидетельствовало о более настоятельной потребности. И он направился к уборной.
Хорошее очищение желудка – все-таки благословение. Макклюн не торопился. Когда он возвращался в сарай, на небе уже появились звезды. Большинство людей считают эти огоньки красивыми. Для Орбиса Макклюна они были олицетворением вины и греха. Это они заманили людей в космос, а значит, к хичи и их порочности.
Но звезды далеко, а в этом мире Макклюн, когда распахнул дверь и вошел, был близок к умиротворению. По крайней мере, такому, на которое была способна измученная душа Орбиса Макклюна.
Но это длилось недолго. В углу сидела Кара ле Бран; она шепталась со своим машинным мозгом, и у нее было странное выражение лица. Увидев Макклюна, она замолчала, встала и пошла к нему с неожиданно виноватым видом. Макклюн мгновенно насторожился. Он опасался сюрпризов, зная из опыта, что они редко приносят добро.
Так случилось и на этот раз.
– Эй, Орбис, – сказала женщина, кладя руку ему на плечо. И прежде чем он смог стряхнуть ее руку, продолжила: – Послушайте, я попросила Барб собрать о вас сведения. Простите, если я сказала что-нибудь не так. Я не знала, что ваша жена записана в «Жизни После».
VI
На следующее утро солнце светило не ярче, а неустойчивое положение на скамье под огромной мрачной статуей не стало утомительней, но Макклюн ощущал все эти неудобства острее. Голос его был по-прежнему властным, угрозы и предупреждения – такими же заунывными и резкими. Однако пламя в его сердце приглушали нежеланные, давно сдерживаемые воспоминания о старой боли… у которой было имя Ровена.
Ровена. Прекрасная. Воплощение приличия. Любимая… во всяком случае настолько, насколько Макклюн мог любить смертную. Пока приличие не превратилось в непокорность, за которую Ровена заплатила жизнью, но не умерла подлинной смертью, а превратилась в постоянную боль Макклюна.
Источник этой неутолимой боли находился перед ним, прямо через улицу. Техники «Жизни После» – сразу после того, как машина Ровены разбилась, они появились почти одновременно со скорой помощью и успели получить согласие умирающей на преобразование личности – ее души! Эти техники превратили Ровену в нечто неосязаемое, в облачко электронов в машине. И теперь так будет всегда, пока человечество будет существовать на Земле.
У Макклюна посреди одного из его любимейших описаний вечных мук, которые ожидают проклятых, сорвался голос. Несколько бездельников, составлявших его аудиторию, засмеялись, но он взял себя в руки и продолжил. Вернее, он продолжал произносить слова, выстраивая из них давно знакомые доводы, но ничего нового сказать не смог.
Ровена не должна была так поступать.
Вся ее жизнь свидетельствовала об этом. Ее отец-священник был почти столь же строг и
