Гелии, прижав её к сердцу, будто надеясь на чудо пробуждения. Но его не произошло. Гости уже разбрелись, протрезвев от случившегося. Телохранитель Тон-Ата разговаривал с Ифисой, она одна осталась после всех, и он попросил её всё прибрать тут, а потом закрыть квартиру. Ифиса и сама хотела это сделать. Выпроводив ещё кого-то, кто спал в одной из комнат, телохранитель остался в холле, беседуя с Ифисой и помогая ей. Было похоже, что он знает её давно, а мы с Тон-Атом стояли в прихожей.
— Нэиля больше нет, — сказал Тон-Ат.
— Как? — не понимала я, — Кто? Что?
— А ты не догадываешься, кто и что? — ответил он жёстко. — И если бы не ты, он никогда и ничего не узнал, не нашёл никогда. Ты выдала даже адрес, даже Чапос не выдавал твоего адреса, а ты сделала это! Нэиль и Гелия уже собирались скрыться, я помог бы им в этом, а ты…
— Я останусь, — твердила я, — он придёт, чтобы забрать меня, он обещал, — до меня по-прежнему не доходило, что Нэиль убит.
— Он не возьмёт тебя никуда и не собирался этого делать. Он хотел лишь использовать тебя в своих играх, а не любить. Он чужак и, искалечив твою психику, отшвырнёт тебя в лапы тому мерзавцу, который увёз Гелию. В ЦЭССЭИ же никто его не достанет и ничего не докажет, да и не будет этого делать никто. Там особая организация, там особый тип жизни, отдельная страна со своими законами. Он возможный убийца твоего брата, и тогда ты его соучастница! А Чапос, его местный агент, уже стоит в очереди, чтобы дождаться тебя из его лап. А ты надоешь быстро! Чапос помимо всего занимается торговлей девушками. Чуешь, какую участь тебе припасли?
Тон-Ат был добр ко мне всегда, и таким я его не видела никогда. Он стал будто металлическим, посерел лицом и отливал металлом, или это у меня начинался психоз?
— Нет, — лепетала я, — разве Чапос не служит тебе? Он говорил, что охраняет по твоему приказу. Ты же сам навязывал его мне в женихи…
— Ты шутишь? Он же бандит! Я его и близко к себе не подпускал! Он приползал ко мне за разрешением приблизиться к тебе, чтобы вымолить твоё согласие, клялся мне, что исправится тотчас же, если ты дашь ему это согласие. А поскольку я никогда не влезал в твою личную жизнь, исключая ненавязчивые советы, которые ты презрела, ты сама несёшь ответственность за то, что натворила. Я же дал тебе полный расклад всех предшествующих событий, касающихся Рудольфа, а это уже было против моих установок. Но что в итоге?
— Нет, — продолжала я отпихивать его слова, — Рудольф любит меня, и Гелия ему не нужна, он сказал…
— Он, хотя и мучительно, любит только Гелию, а не тебя, молодую доверчивую дурёшку, с которой он собирался развлечься и возместить себе то, чего ему не хватает. Пока Гелия живёт в нём, тебе нет там места!
— Нет, — бормотала я, — нет, любит, он возьмёт меня на Землю под свою звезду Солнце. Он не умеет лгать, это ты лжец!
И вдруг до меня дошло, что это не сон, кокон сполз с меня, и страшная реальность схватила за самое сердце, и я закричала так страшно и сильно, что прибежали телохранитель с Ифисой. Глаза Ифисы плакали, а телохранитель подхватил меня, потому что я оседала на пол. От своего крика, от осознания того, что Тон-Ат говорит правду, я утратила чувство той наваливающейся реальности, которую не хотела принимать. Телохранитель понёс меня в машину Тон-Ата…
Цветочные плантации забвения
Я очнулась или, вернее, во мне восстановилась непрерывность восприятия действительности где-то в прекрасном месте, где я никогда не была до этого, но окружающая красота была мне безразлична. Через изумрудное арочное окно я видела те самые горы, что снились мне в моём сне перед страшным пробуждением. Разноцветная гряда уходила в необозримый горизонт, где сгущался изумруд небес. На вершинах пирамидальных лесистых гор искрились какие-то сооружения. И сами горы тоже казались искусственными из-за своей слишком правильной формы и фантастической красоты, которой я никогда не видела прежде. Древний осколок былой сверх цивилизации, как сказал мне потом Тон-Ат. Насыпные гигантские холмы, уникальные леса, высаженные некогда на огромном континенте, ушедшем в пучину вод в такой же тёмной пучине времён. Остались только острова, да подземные диковинные дороги, связывающие некогда между собою все, непредставимые теперь, наземные города сгинувшего в небытие мира. Я не ошиблась в своём определении ландшафта как рукотворного. Только руки эти были чьими?
А внизу, куда ни кинь взгляд, простирались поля цветов — плантации целебных и волшебных растений, цветущих синими и голубыми соцветиями. Их аромат долетал до моей мансарды и успокаивал психику. Я вся тонула в этом ландшафте и глазами, и душой, ничего не понимая и не желая понимать. Тёмно-зелёные купы деревьев, как острова в синем безбрежном океане всплывали из насыщенной голубизны, и белые дорожки прорезали ровными линиями цветущие плантации…
И ровно семь лет я буду гулять по тем местам, по белым дорожкам, ныряя в тень уютных рощиц, забыв о такой категории бренной жизни, как время, его тут не было. Больше я не была в столице с того дня в течение всех этих лет, и его я тоже не видела всё это время. Гелия же появлялась в наших плантациях. Откуда? Не знаю, и не спрашивала даже. Появлялась, значит, думала я, столица где-то недалеко. Она рассказывала, что он рыскал по всей Паралее в поисках меня и срывал на Гелии свою злость тем, что мог ударить её. А что? Ему это легко! И она, смеясь, показывала синяки от железных захватов его рук на своих запястьях. Она казалась мне ненормальной, но в то же время скульптурно-окаменелой и ещё больше прекрасной. Похудев и почти утратив сочность своих живых красок, она приобрела размытость и благородную тонкость полутонов, как это бывает у изысканных картин, рассчитанных на рафинированных ценителей.
— Зачем он меня искал? Если он любит одну тебя… — спрашивала я у Гелии. Я продолжала оберегать в себе, как главную свою драгоценность, память о его ласках, о его глазах, губах и о его запахе. Я тонула в безбрежном и сладком, тёмном и мучительном, застывшем озере всё ещё заполняющих меня чувств. И я не хотела выныривать в безотрадную реальность, где его не было рядом.
— Любит? Меня? А может, тебя заодно с Ифисой? А ты что же, хотела того, чтобы он
