— Прекрасно, — сказала она и просвистела другой соловьиный напев.
Много позже он выключил музыку. Тишина была невероятно огромной. Свон снова услышала свое дыхание, биение своего сердца. Оно билось двойными ударами, чуть быстрее обычного, но больше не частило. Успокойся, снова приказала она себе. Ты в космосе, но тебя спасут. А пока ты здесь, с тобой Варам и Полина. Это мгновение, по сути, ничем не отличается от других. Сосредоточься и не волнуйся.
Возможно, описывать что-либо «как это» или «как то» значит всего-навсего втыкать булавки в доску-органайзер воспоминаний, — этакие булавки с бабочками в коллекции энтомолога. Это не обобщение, как может показаться, а просто крупица понимания. Действительно ли Варам говорил то, что она помнит, когда пытается пересказать его слова? Он был «как то», он был «как это» — она, в сущности, не знает. Человек производит впечатление на других, и только. Мы не слышим, что люди думают, мы слышим лишь, что они говорят; это капля в океане, прикосновение через пропасть. Рука, держащая твою, когда плывешь в черном пространстве. Такая малость! Нельзя достаточно хорошо узнать другого. И вот говорят: он такой, а она такая, и называют это личностью. Предположительно высказывают суждение. Но это только догадка. Нужно годами разговаривать с человеком, чтобы твоя догадка имела хоть какую-то ценность. И даже в этом случае нельзя быть уверенным.
Когда я с тобой, мысленно говорила она Вараму, пока они в ожидании плыли вместе, держась за руки, — когда я с тобой, я чувствую легкое беспокойство; мне кажется, меня оценивают и признают недостойной. Не такой, какая должна тебе нравиться; я нахожу это обидным и в большей степени, чем обычно, веду себя как эта часть меня. Хотя хочу, чтобы ты думал обо мне хорошо. И одновременно это желание злит; таким образом, я противоречу себе. Почему мне не должно быть все равно? Тебе ведь все равно.
И однако тебе не все равно. «Я люблю тебя», — сказал ты. И (вынуждена была признаться себе Свон. ей хотелось, чтобы он так чувствовал, когда они вместе. Если это любовь, это желание чувства, которое она не может понять, даже испытывая его. Потому люди иногда считают это безумием? Слова те же, даже чувства те же, но между словами и чувствами проскальзывает что-то такое… трудно проследить… Желание знать, быть известной, чтобы тебя считали тем, что ты есть, а не тем, чем слывешь. Но вот ты здесь… Трудно не думать, что человек, который любит ее, очень и очень ошибается. Ведь она знала себя лучше всех и поэтому понимала, что их любовь — ошибка. А значит, они глупцы. И в то же время она хотела именно такой неправильной любви. Чтобы кто-то любил ее больше, чем она сама. Любил бы ее вопреки всему, был щедрее и великодушнее к ней, чем она сама. Такой была Алекс. Когда видишь это, чувствуешь это — любовь вне справедливости и правосудия, любовь из щедрости — это вызывает и другие чувства. Какое-то свечение. Избыток. То, что рожает чувство и заставляет понять — оно взаимно. Взаимное узнавание. Как будто зеркальный зал. Пустить лазерный луч между двумя зеркалами, луч будет прыгать туда и обратно, две части чего-то большего; не просто зверя с двумя спинами (хотя это, тоже, конечно здорово — замечательное животное), но чего-то еще, иного типа — вроде пары, как Плутон и Харон, с общим центром тяжести между ними. Не один сверхорганизм, но два работающих вместе над чем-то, что не есть они сами. Дуэт. Гармония.
Свон засвистела другую мелодию Бетховена, которую Варам часто насвистывал в туннеле; она по-прежнему с трудом различала мелодии, но знала, что это тоже благодарение — после сильной бури, когда все живые существа возвращаются на солнце. Простая мелодия, напоминает народный напев. Свон выбрала ее за то, что ее, одну из немногих, Варам мог воспроизвести с усложнениями, которые есть в оригинале. Он подхватил. Не так силен, как раньше, хотя и раньше был недостаточно силен. В его свист золотой проволокой вплетена боль.
По правде говоря, он вовсе не музыкант. Но у него хорошая память на любимые произведения, и он действительно их любит.
Она принялась навивать трели вокруг главной темы, и Варам с облегчением вернулся к ней. Может, для этого и существуют дуэты.
— Возможно, я люблю тебя, — сказала она. — Возможно, это я и чувствовала последние два года. Просто не знала, что это.
— Может быть, — согласился он.
Он думает, что «может быть» не считается или что «может быть» лучше, чем ничего.
— Медленная часть Седьмой, — сказал он, — если не возражаешь.
И Варам снова повел одну из мелодий, которые сопровождали их под Меркурием, — ту, что Свон нравилось разнообразить: в ней было так много возможностей. Иногда они свистели ее часами, полдня или больше. Торжественно, возвышенно, изящно; иногда — как сам Варам проходил сквозь дни: маршем. Так идет тот, на кого можно рассчитывать.
— Может быть, — повторила она. — Очень может быть.
Снова старая мелодия, как тогда, когда они оказались в западне и все зависело от их продвижения вперед. Как сейчас, когда они плывут в пространстве, ожидая спасения, надеясь, что оно придет.
Их вера оправдалась. Полина объявила:
— Приближается корабль.
Среди точек расцвела одна белая и через несколько секунд превратилась в другую космическую яхту, небольшой хоппер; он повис над ними, как мечта, необыкновенная, волшебная.
— Замечательно, — сказала Свон.
Теперь они тоже Питеры. Надо запомнить: спасение — лишь продолжение. Они двинулись к маленькому кораблю; Свон старалась запомнить свои ощущения — ощущение, что плывешь в пространстве, Андромеду, взгляд Варама, их дуэт. Эти часы могли стать для них последними. Она снова вспомнила Алекс. Наши истории продолжаются, отдельные гены и слова проявляют стойкость, а потом мы уходим. Вот это запомнить трудно. Когда дверь шлюза закрылась за ними и они вошли в корабль, она тут же все это забыла.
Глаза из ящика продолжали смотреть на Кирана, и ему пришло в голову, что он не должен этого видеть; взглянув на высокого охранника, он понял — того осенила та же мысль. Пока охранник набирал шифр, вновь закрывая ящик, Киран вышел и зашагал обратно той же дорогой, какой пришел. Он свернул на первую попавшуюся улицу, торопливо дошел до ближайшего перекрестка и опять обернулся: одного взгляда хватило, чтобы понять — охранника пока не видно. Дальше чуть медленнее, прикидывая, какие у него возможности. Поезд между Винмарой и Клеопатрой несомненно проверят, и поезд только один.
Большинство населения города еще празднует незатмение и окончание дождей. Киран знает, где выход из его теперешнего положения. Он свернул направо и двинулся к шлюзу наружу. Улицы города под раковиной почти пусты. Выход впереди; никого из его нового рабочего отряда не видно, нет и охранников, кроме тех, что обычно стоят у ворот. Киран показал одному удостоверение, подошел к шлюзу и проверил герметичность своего скафандра.
