Он был ранен… принцесса была прекрасна… экипаж багалы был больше экипажа танги, но на танге служили киборги. Идеальное равновесие, с какой стороны не взгляни, самое то для идеального романтического чувства. А результатом стало неслыханное событие: близняшки «Хикари» и «Хаэру», любимицы императорского дома, оказались разлучены навеки. «Хикари» отправилась в империю Шэн.
Нападение пиратов на принцессу Нихон дом дю Гарвей готовил несколько месяцев. Это только кажется, что все просто: налетели, взяли на абордаж, затребовали выкуп. А, в действительности нужно было узнать, по каким маршрутам собираются путешествовать многочисленные принцы Нихон и выбрать из них те, которые включают посещение Баронств; нужно было навести избранных баронов на мысль, что нападение на нихонцев — хороший способ подставить владык соседних румов; нужно было правильно настроить пиратских капитанов; масса усилий, немалые деньги, и всё впустую из-за того, что из «подвала», как по волшебству, выскочила эта багама, и, вместо того, чтобы развернуться и бежать подальше от пиратов — вступила в бой. Все-таки, Радуну не откажешь в смелости. Как и в том, что он, подлец, умудрялся просачиваться в Баронства, уходя от слежки и минуя кордоны ордена Десницы.
Нет больше Радуна. Оно и к лучшему.
— Подарок, вот именно, — Март долил чайник из термоса, оставил чуть настояться. — Поэтому «Хикари» и не забрали у Радуна, когда приговорили его к пожизненному домашнему аресту. Освободить ее можно было, только убив хозяина. Теперь Радуна казнили, «Хикари» свободна и она ищет Лукаса. Они друг друга любят, это, наверное, любовь с первого взгляда. А я, получается, ревную.
— К «Хикари»? — изумился Андре.
— Сдурел? — изумление Марта могло посоперничать с его собственным. — Она звездолет, как к ней ревновать? Иччи на тебя… — он прикусил язык. Ну, еще бы, священнику нельзя поминать нечистых, особенно во время полета в «подвале». — Не понимаешь, что ли? «Хикари» позволила Лукасу пилотировать ее, а у меня не получилось. Ей планетник с имплантантами подошел больше, чем я.
— Потому что у него есть имплантанты.
— А у меня есть Лукас. А ей наплевать. Как будто я не его ведомый! — Март разлил по чашкам чай, раскусил один ётон. — Я семь дней думал над своим поведением. И понял, что мне еще учиться и учиться, а пока я даже грех гордыни освоить не могу.
— Ты думал семь дней, чтобы прийти к выводу, о том, что неправильно грешишь? — восхищенно уточнил Андре. — Мальчик мой, да ты мог бы быть аристократом!
— Да ну тебя, в самом деле! Я тут душу изливаю. — Март уставился в чай, что-то посчитал на пальцах и ухмыльнулся. — Знаешь, мы встретимся с «Сонсарком» примерно через два месяца. Думаю, мне хватит этого времени на то, чтобы поработать над грехами. И для начала, не «мальчик мой», а «преподобный отец».
— Я запомню, — протянул Андре, — в некоторые моменты это будет звучать очень… хмм… определенно, стоит попробовать.
* * *
— Дневная норма — тысяча тонн! И пошло все к убырам! «Могу больше» не значит «сделаю больше».
— Можешь больше, значит, обязан больше.
— Драные чусры, Яман?! Ты сам как рабовладелец!
— Мы тут все каторжники. Если люди теперь могут вырабатывать больше нормы, значит, они должны это делать. Нельзя давать слабину. К тому же, на все, что добыто сверх нормы, мы сможем заказывать то, что нужно нам, а не то, что включено в стандартный комплект.
— Наркотики?
— В том числе.
Иногда Яману хотелось убить этого чернокожего. Ведь не дурак же, был бы дурак, не бесил бы так сильно. Но дураки не способны долго удерживать власть, а Кубва правил Мезаром уже четыре года.
— Что еще? Лекарства?
— Два новых диагноста, два кибер-медика, витакамеру…
— Чего? За убыром нам вита-камера? Если кто встрянет так, что кибер-медика не хватит, сожжем и вся недолга. Будто мало нам калек?
— Есть один калека, у которого должно быть всё.
— Да он… — Кубва подрастерял боевой задор и перестал изображать парня с осваиваемой планеты. — Здоров же, вроде? Или случилось что?
Случиться со Шрамом не могло ничего. Яман знал его гораздо лучше, чем Кубва, и уже пришел к выводу, что слепой калека и к жизни, и к выживанию приспособлен так, как им, здоровым, и не снилось. И, все же, однажды с ним случилось. Тогда он был здоров и мог видеть, и, наверняка, мог защищаться гораздо лучше, чем сейчас, но хватило одного психопата со скальпелем, чтобы все изменить. Лучше не рисковать им, каким бы он не казался.
Правда, вита-камера нужна не ему.
— Что ему сделается, Кубва? Он нас всех переживет. Но ты ж его знаешь, он не понимает, как можно кого-то просто оставить умирать.
Кубва знал. Это уже все на Мезаре знали.
За последние сорок дней здесь многое изменилось. Не только нормы выработки, хотя для «Сонсарка», который в следующий раз явится забрать руду, именно это имело значение. Изменились люди. Шрам говорил, что люди не меняются, а просто вспоминают, какими их создал Бог. Ладно, ему виднее. Яман считал, что Бог создал людей, чтобы они трудились. Шрам не спорил, но иногда напоминал, что цели и задачи Господа неисповедимы, так что относительно предназначения людей нельзя прийти к какому-то одному выводу. Сорок дней назад ovis Ямана, девяносто человек его паствы, были единственными, кто думал о Боге. Сейчас послушать проповеди собирались все свободные от работы. Шрам каждый день сдвигал время проповеди на час, чтобы услышать его, так или иначе, могли все каторжане. В пустую штольню, отведенную под храм, помещалось всего двести человек, но Вартай Привратник делал записи… Сукин сын, он их поначалу пробовал продавать. Шрам узнал, велел Вартаю прийти, и после пятнадцатиминутного разговора Привратник зарекся продавать что бы то ни было, еще и пожертвовал в фонд лазарета сто девятнадцать контейнеров с пайком и целую пачку настоящих сигарет.
Это Шрам… Яман все еще не привык. Остальные — тем более.
Все снова обрело смысл. Все, что было в жизни до Могилы. «Бог не оставил нас, значит, у нас есть надежда». У них не было надежды на освобождение — никто из них не уйдет с Мезара ни живым, ни мертвым — но была надежда умереть человеком. А это много для тех, кто считал, будто у них не осталось вообще ничего.
— И смысл работать появился, — пробормотал Яман, глядя, как Кубва заносит в список покупок сигареты. Моховой табак, который выращивали прямо здесь, на Мезаре, курить можно было только от полной безысходности. — Наркотой не увлекайся, — он ткнул пальцем в планшет, — вот этот ноль убери. Тебе сейчас не нужно столько, чтоб овец удерживать, так что нехрен.
