— А может, пойдем досыпать? — предложила Полина. — И без нас справятся.
— Давай посидим еще немного. Мне кажется, обязательно должен появиться десант!
Ожидания конструктора сбылись — но не совсем так, как он надеялся. В сине-сером предрассветном небе на фоне пожарища проявился абрис флуггера.
Он снижался. Эстерсон присмотрелся: машина была уже недалеко. И очертания у нее были до боли знакомыми.
Спустя минуту он понял: перед ним истребитель «Дюрандаль»!
Но как — не приснилось ли? Откуда здесь «Дюрандаль»? Мыслимо ли это?
Реальность хотя и хранила молчание по поводу первых двух вопросов, охотно отвечала на третий. «Дюрандаль» летит над Фелицией и его можно наблюдать невооруженным взглядом. А значит, это очень даже мыслимо.
Эстерсон вскочил на ноги и во все глаза уставился на приближающуюся машину.
Истребитель… заходил на посадку! Конечно, на вынужденную!
В качестве посадочной полосы пилот, со всей очевидностью, облюбовал тот же участок лавового плато, который некогда приглянулся самому Эстерсону. Правда, в отличие от Эстерсона, пилот «Дюрандаля» имел вполне профессиональные представления о том, как именно следует приземляться в таких условиях.
Когда «Дюрандаль» под управлением неизвестного героя коснулся земли и покатил по едва припорошенному песком плато, Полина, тревожным взглядом следившая за флуггером, повернула к Эстерсону заспанное лицо и спросила:
— Это наши?
— Наши. Представь, перед тобой — тот самый «Дюрандаль», про который я тебе рассказывал. Моя машина. Мое детище.
— А он красивый, — одобрительно отозвалась Полина, следя взглядом за флуггером, который грозил вот-вот скрыться из виду за выступом лесной опушки. — Только не пойму, почему он садится.
— Видимо, его подбили.
— Но почему тогда за ним не волочится дымный хвост, как в кино?
— Потому что мы не в кино, — снисходительно улыбнулся Эстерсон. — А впрочем, к чему гадать? Пойдем к нему, узнаем все сами…
— А если клоны уже там? Они ведь тоже видели, как он садится.
— Могли и не видеть, им сейчас не до того… И потом, вдруг пилоту требуется помощь?
Они шли быстрым шагом почти четверть часа, пока настигли сбежавший «Дюрандаль» — истребитель застыл у самого леса, на дальнем краю плато. Недвижимый и величественный. С опознавательными знаками Российской Директории на фюзеляже под кабиной. Кроме стандартного орла, окруженного концентрическими кругами цветов национального флага, истребитель был украшен игривым белым котенком. Что выдавало в его пилоте натуру сентиментальную и добросердечную.
Рядом с ним суетился пилот, одетый в белый с красным скафандр без шлема — шлем валялся поодаль, на песке.
Пилот занимался чем-то совершенно несусветным — Эстерсон и Полина это сразу отметили. А именно: в темпе расторопного официанта он бегал к леску и обратно, благо было недалеко.
Но если туда он бежал с пустыми руками, то возвращался он, держа в руках охапку кургузых сучьев.
— Он что, погреться решил? — спросила Полина. — Или шашлыка захотелось? Чтобы нервишки расшалившиеся успокоить?
Эстерсон лишь пожал плечами.
Когда они подошли еще ближе, конструктор увидел, что сучья пилот складывает не где попало, а во вполне определенном месте — в аккурат там, где зеленела испещренная предупредительными надписями боеголовка подвешенной под правым крылом ракеты.
Эстерсона осенило.
— Я понял, что он делает. Он пытается уничтожить истребитель.
— При помощи охапки дров?! Да костер разве что кусочек крыла этой дуре в состоянии подкоптить!
— Но вот если взорвется боеголовка, даже нас осколками достанет, — мрачно заметил Эстерсон.
— А зачем ему это?
— Проще простого, — кивнул Эстерсон. — «Дюрандаль» — машина совсем новая. Я же говорил тебе, что сбежал сюда с Цереры на первом опытном образце? Конечно, мой побег никакого существенного урона компании «Дитерхази и Родригес» не нанес. Хоть я и угнал единственный готовый прототип, многотомный свод чертежей и расчетов остался. Остались специалисты и технологическая оснастка. Мой заместитель Грузинский к концу проекта ничем не хуже меня в этих материях разбирался… Так вот: не сомневаюсь, что через месяц «Дюрандаль» поставили в массовое производство. Наштамповали их наверняка уже не меньше двух сотен. Продали флотам Объединенных Наций. Тем, что побогаче, конечно. Не сомневаюсь, что половину первой партии тут же скупила Россия! Через два-три месяца новые истребители поступили на вооружение. А что полагается делать пилотам, когда новому; новейшему истребителю угрожает опасность попасть в руки врага? Правильно. Им полагается уничтожить машину. Чтобы враги как можно дольше пребывали в неизвестности относительно того, что же это такое у Объединенных Наций появилось и, главное, как оно устроено.
— А не проще было присобачить к каждому «Дюрандапю» по какому-нибудь блоку самоуничтожения?
— Проще. Но кто даст гарантию, что этот блок не сработает в самый неподходящий момент? Конструктор Роланд Эстерсон таких гарантий никому не давал. Вообще, после нескольких неудачных экспериментов от блоков самоуничтожения в боевой технике отказались.
— Тогда понятно, — вздохнула Полина. — Называется, выкручивайся пилот как хочешь. Но разве не жалко уничтожать такую красоту?
— А вот мы у молодого человека спросим…
«Молодой человек» встретил появление Эстерсона и Полины не очень-то дружелюбно. А именно выхватил из кобуры на скафандре пистолет и, нацеливая его попеременно то на Эстерсона, то на Полину, заявил:
— Стой, стрелять буду!
Парень был совсем молоденьким. Взгляд его, открытый и вдумчивый, сразу же навел Эстерсона на мысль о том, что мальчишка — вчерашний кадет. У бывалых летчиков взгляды редко бывают вдумчивыми, не до того им… А брови парня были не то растерянно, не то испуганно вздернуты на лоб. «Разве может такой славный парень кого-нибудь убить? А впрочем, почему, собственно, не может?» — пронеслось в голове у Эстерсона.
— Руки вверх! — неуверенно добавил летчик на русском.
— Мы свои! — сказал Эстерсон. «Сигурд» послушно транслировал эту фразу на язык Толстого и Достоевского.
— Вдобавок мы тоже русские. Мы биологи с научной станции. Меня зовут Полина Пушкина, а его Андрей Рогожин… — сказала Полина, однако руки подняла.
— А почему русский Андрей не говорит по-русски? — Парень подозрительно покосился на Эстерсона.
— Потому что он всю жизнь прожил в Швеции.
— Господи, да какая мне разница! — вдруг вспылил летчик и опустил пистолет. — Русские вы или какие еще. Я вас прошу по-человечески: оставьте меня в покое. Разве не видите, что случилось?
