— Сжечь… — насупился Эстерсон. — А что, устранить неполадку самостоятельно вы даже и пытаться не станете? — Он с вызовом посмотрел на летчика.
— Неполадку? Но я даже не знаю, в чем неполадка… Интерфейс-то сдох, бортовая диагностика, стало быть, невозможна, — развел руками Николай.
— Но есть ведь еще и резервный интерфейс. Для техников и ремонтников. Разве вам не объясняли?
— Конечно, он должен быть! Теоретически! Но только…
— Что?
— Но только я понятия не имею, как с ним обращаться, с этим резервным… «Дюрандаль» ведь машина совсем новая… На ознакомление с ним нам дали пять дней. Клянусь, всего пять дней!
— Ну и барда-а-ак, — протянул Эстерсон.
— Когда война — всегда бардак, это я понял еще из чтения военных мемуаров, — махнул рукой Николай. — Так вот: как следует изучить матчасть истребителя нового поколения за пять дней мне не удалось. Наверное, я просто тупица.
— Самокритично, — отозвался Эстерсон. — Но где расположен лючок доступа к резервному интерфейсу системы бортовой самодиагностики вы по крайней мере знаете?
— Догадываюсь. Вероятно, на нижней поверхности центроплана.
— Верно. Так, может, имеет смысл его открыть?
— Может, и имеет. Но здесь есть два «но». Во-первых, у меня, то есть у нас, нет времени. Во-вторых, даже если я узнаю характер повреждений, что толку? Ну, даже если произошло чудо и полетел всего лишь какой-нибудь электроразъемчик. Где я возьму такой же на этой проклятой планете?
— И все-таки попробовать стоит, — веско сказал Эстерсон. — В конце концов, чтобы у костра были шансы раскалить боеголовку до критической температуры, вам в лес еще бегать и бегать! Отвертка есть?
— Н-нет… То есть в кабине должна быть…
— А впрочем, зачем мне отвертка? Скажите просто ваш идентификационный код — и все дела.
Николай внимательно посмотрел на Эстерсона. Разглашение идентификационного кода посторонним лицам было строжайше запрещено. Равно как и допуск посторонних лиц ко всяким техническим люкам… А в желающих до люков доступиться самостоятельно, согласно инструкциям, нужно стрелять на поражение. Впрочем, продырявить черепные коробки двум симпатичным обитателям планеты Фелиция Николаю почему-то совершенно не хотелось.
— Я знаю, вы думаете: а вдруг я шпион. Ведь верно? — с издевкой спросил Эстерсон.
Николай молчал. Однако в его взгляде явственно читалось: он колеблется.
— Ну, в таком случае открывайте лючок сами. И вообще, мне это надоело… Набиваешься вам тут в техники-ремонтники битый час, а вы только носом крутите и истребитель поносите, который, между тем… А-а, впрочем, мне-то какая разница?!
С этими словами Эстерсон сделал вид, что уходит.
— Постойте! Пожалуйста, постойте!
— Что?
— Андрей, я прошу вас, посмотрите этот резервный интерфейс. Посмотрите. Даже если шанс починить «Дюрандаль» — один из тысячи, я не хотел бы упустить этот шанс.
— Вот это разговор, — одобрительно сказал Эстерсон и, пригнувшись, юркнул под крыло.
Эстерсон увлеченно общался с резервным интерфейсом на птичьем языке перемигивающихся светодиодов, а Полина и Николай, натаскавшие целый завал сухого валежника, сидели в полном молчании и пожирали инженера глазами, как Мессию. Ну или по меньшей мере как Волшебника Изумрудного города.
Николай курил, а Полина время от времени прикладывалась к фляге с ананасовым компотом, разведенным родниковой водой.
Движения Эстерсона были быстрыми и уверенными. И хотя ни Полина, ни Николай не могли видеть, над чем именно колдует Роланд, было очевидно: колдовать он умеет.
Полина втайне гордилась Эстерсоном.
Николай же был на грани тяжелого ментального шока. Конечно, война — на то и война, чтобы попирать теорию вероятностей на каждом шагу. И все-таки полностью отменить теорию вероятностей она не в силах!
Но тогда, какова вероятность того, что первый же встреченный на безлюдной планете человек окажется в состоянии перейти на «ты» с резервным интерфейсом системы бортовой диагностики сверхнового истребителя, с которым он, Николай, сам сладить не в состоянии, даже после трех с половиной лет, проведенных в лучшей военно-космической академии России?
— Полина, если ваш муж биолог, почему он так хорошо разбирается в технике? — не выдержал Николай, когда Эстерсон, вполголоса ругаясь по-шведски, извлек загадочного назначения блок, который, по-видимому, счел «лишним».
— Он… Он ведь только по второму образованию биолог… А по первому — инженер… Инженер-механик. Но когда я собралась сюда в экспедицию, он сказал, что поедет со мной, подучил кое-что, и теперь мы работаем вместе.
— Не пойму, зачем такому дельному инженеру было переучиваться, — вздохнул Николай.
— Я тоже была против. Но разве меня кто-нибудь спрашивал? — соврала Полина. — И потом любовь! Вы забываете про любовь!
— А-а… Любовь, — вяло отозвался Николай, прикуривая новую сигарету.
Когда Львиный Зев уже поднялся над горизонтом на три пальца, Эстерсон тоже соблаговолил сделать перекур.
— Ну как? — в один голос спросили Полина и Николай, одновременно вскакивая на ноги.
— Могло быть гораздо хуже, — тихо сказал Эстерсон. — Главная неполадка: раздатчик фризера. Головка контроллера пробита осколком, собственно раздатчик полностью обуглился и починке не подлежит. Фризер остается в накопителе. Поэтому и двигатели у вас, Николай, перегрелись и потеряли мощность. Остальное — мелочи. По преимуществу электроника. Но если не ставить целью всенепременно воспользоваться услугами автопилота, то взлететь очень даже можно… Если, конечно, заменить раздатчик фризера.
— Я так и думал, — замогильным голосом сказал Николай. — Спасибо вам за помощь, уважаемый Андрей… В таком случае не будем тратить больше времени… Помогите мне зажечь костер, что ли… А потом я, пожалуй, приму предложение Полины, мы вместе направимся в вашу землянку и я попытаюсь выйти на связь со своими… Хотя какая, к черту, связь? Зеркальцем сигналить буду? Э-э-эх…
Эстерсон бросил на «Дюрандаль» жалостливый взгляд. Какая чудовищная несправедливость: машина, прекрасная, совершенная машина, созданная для победы в неравном бою, обречена погибнуть на этом далеком берегу от принудительного подрыва собственной ракеты…
И этот идиотский костер, исчадие каменного века — каким неуместным смотрится он рядом с истребителем, творением гения сотен людей века нынешнего!
Чувство мировой несправедливости было таким острым и таким пронзительным, что Эстерсон даже в лице изменился.
— Андрей, да не принимайте вы так близко к сердцу этот летучий гроб! — сказал Николай. — Все равно ведь отвечать за него не вам, а мне… Вы ведь только за своих головоногих отвечаете…
